Россия распятая
Шрифт:
Рембрандт же изображал противоречия в окраске, свойственной именно этим противоречиям, этой матрешке…
А есть художники, которые, как индусы за покровом «Майи», видят, ощущают огромную, вечно неподвижную Вселенскую душу… Вглядевшись в движущуюся полосу – «Майю», видишь неподвижный квадрат окна – Вселенскую душу иначе Вечность, с которой, как верю я, и сливается душа во время экстаза.
Это и есть ощущение матери, чувство скрытого противоречия.
Настроение. Много у Левитана. Коро – из пейзажистов. Вообще у пейзажистов. У нас Мыльников, Ге. «Старикам» позволено угадывать
Леонардо в «Тайной вечере» красивый изобразильщик, а Ге более работает на ощущении. «Иуда» – дорога, темнота и вдали уводят с факелами Христа.
Это одна сторона, и именно она меня всегда волновала с детства. Эль Греко, Нестеров, Пюльвис де Шаванн, «Лаокоон», Эль Греко!
И все это лежит на изучении внешнего материального, окружающего нас мира.
«Помни, что ты нужен народу, и береги себя во имя народа» – Е. Мальцев. Но что я должен, что нужно народу? Чтоб он знал о своем подвиге и о роли. И о фанатичных чертах народа, и о доброте и незлобивости России.
Я мало знаю Россию, заменяя это «хождением в народ». Помню, мужики подошли, сзади встали и говорят: «А ты зачем это делаешь?» – «А вот напишу здесь вид, а потом где-нибудь на море. Люди посмотрят, какие места…» (Глупо сказал, но было 19 лет и что мог сказать?) – «Ты бы лучше нам, е… твою мать, путевку на море дал». Логично.
Что я должен говорить искусством, кому и зачем? Первая мысль – я вторгаюсь в жизнь. В Греции рисовали божество и советовали молодым людям (может быть, это был Полигнот?) смотреть на живопись для совершенствования души…
Все это должно быть… но пока, в Академии, что я должен делать? Рисовать, т. е. уметь взять пропорцию, сделать форму. И главное – правду отношений в живописи. Знать человека, вот это главное…
…Надо всегда задумать работу. Задумать – значит знать основные соотношения и отношения. Стараться как можно приближеннее к натуре. Я же могу писать! Могу и чувствую это! Надо любовнее и тоньше…
Начать копию в Эрмитаже.
…Сегодня А. П. Кузнецов говорит: «Ты хочешь втолкнуть литературное содержание в живопись? Это бы все звучало на бумаге, а живопись не то».
Изображение предмета как таковою меня не влечет, ибо я не вижу в этом смысла или красоты. Мне нужно содержание, чтобы я мог уложить силы на предмет.
…И еще. Художники, воссоздающие жизненные явления… примыкают к логике и жизненным правдам. Они постигли тип и дают его. Шаляпин в музыке. Суриков. Отчасти Рембрандт. Репин и Иванов. Веласкес. Они не создают, а воссоздавали Христа, «старики», то они его творили, как греки – Аполлона, богов.
О важности идей… Я ищу тип пророка, лжеца, убийцы, рабочего. Все происходит от идей, без которых не видишь фактов. Леонардо искал тип Иуды и Христа. Долго думал. Мы часто изображаем – и все, не понимая, что за идеи в этом лице. Веласкес часто умел это увидеть – Иннокентий Х, Оливарес, Филипп.
И надо:
а) проникновение и любовь к внешней оболочке (форме),
б) выражение через красоту внешней оболочки (формы).
…Будь очень преданным
История России. Искусство и общество.
Умер Сталин. Над народом мгла и почему-то солнце. На траурном митинге в Академии многие плакали. Плакал Выржик: «Что теперь с нами будет?» Я и Мальцев, разумеется, не плакали. Нервозность и паника.
Приехал из Москвы с похорон И. В. Сталина. Лежу и долго думаю. Все свои впечатления хочу выразить на бумаге…
18 августа 1953 г.
Прошло время. Был на практике. Волга. Марийцы, чуваши. Композиция «В столовой». Этюды с более музыкальным чувством цвета. Это хорошо…
Все мои работы в юности сделаны волей через «не могу» – работал все время с утра до вечера так долго, что не было того, что делает пророком художника:
– Молчит его святая лира,Душа вкушает сладкий сон,И средь детей ничтожных мира,Быть может, всех ничтожней он.Но чуть божественный глаголСлуха чуткого коснется…и т. д.
Я все время хотел слушать этот божественный голос, он звучит иногда в определенные периоды, а я шел, если можно так сказать, на эхо этого голоса. Шел, чтобы двигаться к чему-то; под ногами хрустели ветки жизни, цеплялись за ноги огромные щупальца страсти, и за этим треском, гонимый страстью и эгоистическими поступками, я не слышал голоса Бога, который вложил бы мне в грудь «божественный глагол». И я озирался и слушал шум тишины… И горько думал… И страсть удовольствия сдавливала меня, и не хотелось мириться, я ждал Ее – мою Подругу. А Ее нет, и я устал ждать…
И неужели вся жизнь такова? Я ищу кочки, на которые можно опереться. Жизнь меня шлифует, и я приобретаю… что-то житейское, будничное.
Работаю в копийном цехе, начал сегодня. Там тоже люди, они живут и имеют свою «копийстическую» психологию». Один из них шел за мной до общежития, где меня ждала Эва, и долго говорил о пристрастности комиссии и о манерах халтурить и как это важно для художника. Я кивал и чувствовал себя рядом с гойевским офортом.
Показались смешными и незначительными мои огорчения в связи с нашей академической братией. Важно проявление человеческого духа, силы, творчества.
Но где люди, которые могут поддержать мой дух, когда я слаб, занят мелкой страстью и препровождением времени? Книги? Они мертвые. Где люди? Мой Миша, дорогой друг, как я бы теперь славил жизнь, будь ты со мной!… Бетховен, Микеланджело – я так его начинаю ценить теперь! Эти гиганты, эти стихии человеческого духа. И нет у меня тем, кроме «Песни о подвиге», где мог бы зацепить и понять что-то большое, как у «Блудного сына» Рембрандта.
Делаю: «Столовая», «Рождение теленка»… Где дух? Где человек? Где влияние на душу человека? Где сам источник силы и Высоты?