Россiя въ концлагере
Шрифт:
– - Вы пока прочтите, а я въ сторонкe посижу.
Записка была оптимистична и лаконична. Въ ней за обычнымъ {447} письмомъ былъ нашъ старинный, нехитрый, но достаточно остроумный и ни разу чекистами не расшифрованный шифръ. Изъ шифрованной части записки явствовало: дата побeга остается прежней, никакъ не раньше и не позже. До этой даты оставалось не то восемь, не то девять дней. Измeнить ее для Бориса уже технически было невозможно -- развe какая-нибудь ужъ очень счастливая случайность... Изъ разспросовъ выяснилось: Борисъ работаетъ въ качествe начальника санитарной части. Это -- должность, на которой человeку нeтъ покоя ни днемъ, ни ночью: его требуютъ всe и во всe стороны, и побeгъ Бориса будетъ обнаруженъ черезъ нeсколько часовъ; вотъ почему Борисъ такъ настойчиво указываетъ на жесткiй срокъ: 12
Уже потомъ, здeсь, въ Гельсингфорсe, я узналъ, какъ и почему Борисъ попалъ изъ Подпорожья въ Лодейное Поле. Изъ его санитарнаго городка для слабосильныхъ, выздоравливающихъ и инвалидовъ ничего не вышло: этотъ городокъ постепенно вовсе перестали кормить; тысячи людей вымерли, остальныхъ куда-то раскассировали; Бориса перевели въ Лодейное Поле -столицу Свирьскаго лагеря ОГПУ... Стало тревожно за Бориса: побeгъ изъ Лодейнаго Поля былъ значительно труднeе побeга изъ Подпорожья: нужно будетъ идти изъ крупнаго лагернаго центра, какъ-то переправиться черезъ Свирь, идти по очень населенной мeстности, имeя въ запасe очень немного часовъ, свободныхъ отъ преслeдованiя... Это, въ частности, значило, что какой-то планъ Борисомъ уже разработанъ до мельчайшихъ деталей и всякое измeненiе срока могло бы перевернуть вверхъ дномъ всe его планы и всю его подготовку. Что дeлать?
Мои мучительныя размышленiя были прерваны самимъ дневальнымъ.
Какъ-то днемъ я пришелъ въ нашъ баракъ. Онъ былъ абсолютно пусть. Только у дверей сидeлъ въ понурой своей позe нашъ дневальный, онъ посмотрeлъ на меня совсeмъ ужъ пронизывающимъ взоромъ. Я даже поежился: вотъ сукинъ сынъ...
Думалъ напиться чаю. Кипятку не было. Я вышелъ изъ барака и спросилъ дневальнаго, когда будетъ кипятокъ.
– - Да я сейчасъ сбeгаю и принесу.
– - Да зачeмъ же вамъ, я самъ могу пойти.
– - Нeтъ, ужъ дозвольте мнe, потому какъ и у меня къ вамъ просьба есть.
– - Какая просьба?
– - Да ужъ я вамъ послe...
Дневальный принесъ кипятокъ. Я досталъ изъ нашего "неприкзапа" -неприкосновеннаго запаса для побeга -- два куска сахара. Налили чайку.
Дневальный вдругъ всталъ изъ-за стола, пошелъ къ своимъ нарамъ, что-то поковырялся тамъ и принесъ мнe помятое, измазанное письмо въ конвертe изъ оберточной бумаги.
– - Это -- отъ жены моей... А самъ я -- неграмотный... {448}
– - Никому не показывалъ, совeстно и показывать... Ну, должно, въ цензурe прочли... Такъ я къ вамъ, какъ къ попу, прочитайте, что тутъ есть написанное...
– - Такъ чего-же вы стeсняетесь, если не знаете, что тутъ написано?
– - Знать-то, не знаю, а догадка есть. Ужъ вы прочитайте, только что-бъ какъ на исповeди -- никому не говорить.
Прочитать было трудно. Не думаю, чтобы и въ цензурe у кого-нибудь хватило терпeнiя прочесть это странное измазанное, съ расплывшимися на ноздреватой бумагe каракулями, письмо... Передать его стиль невозможно. Трудно вспомнить этотъ странный переплетъ условностей сельской вeжливости, деталей колхозной жизни, блестокъ личной трагедiи авторши письма, тревоги за дeтей, которыя остались при ней, и за дeтей, которыя поeхали "кормиться" къ мужу въ концлагерь, и прочаго и прочаго. Положенiе же дeлъ сводилось къ слeдующему:
Предсeдатель колхоза долго и упорно подъeзжалъ къ женe моего дневальнаго. Дневальный засталъ его въ сараe на попыткe изнасилованiя, и предсeдатель колхоза былъ избить. За террористическiй актъ противъ представителя власти дневальнаго послали на десять лeтъ въ концентрацiонный лагерь. Четыре -- онъ здeсь уже просидeлъ. Посылалъ женe сухари, не съeдалъ своего пайковаго сахара, продавалъ свою пайковую махорку, изъ шести оставшихся на волe дeтей двое все-таки умерло. Кто-то изъ сердобольнаго начальства устроилъ ему право на жительство съ семьей, онъ выписалъ къ себe вотъ этихъ двухъ ребятишекъ: въ лагерe ихъ все-таки кормили. Двое остались на волe. Смыслъ же письма заключался въ слeдующемъ: къ женe дневальнаго подъeзжаетъ новый предсeдатель колхоза, "а еще кланяется вамъ, дорогой нашъ супругъ, тетенька Марья совсeмъ помирающе, а Митенька нашъ лежитъ ножки распухши и животикъ раздувши, а предсeдатель
Дневальный уставился глазами въ столъ... Я не зналъ, что и сказать... Что тутъ скажешь?.. "Вотъ какое дeло, -- тихо сказалъ дневальный, -- съ такимъ письмомъ, къ кому пойдешь, а сердце чуяло, вотъ ужъ судьба"...
У меня мелькнула мысль -- пойти бы къ Успенскому, показать ему это письмо, уцeпить его за мужское самолюбiе или какъ-нибудь иначе... Можетъ быть, было бы можно какъ-нибудь нажать на соотвeтствующiй районный исполкомъ... Но я представилъ себe конкретную банду деревенскихъ "корешковъ". Ванька въ колхозe, Петька въ милицiи и пр. и пр. Кто пойдетъ изъ "района" защищать женскiя права какой-то безвeстной деревенской бабы, кто и что сможетъ раскопать въ этой круговой порукe? Просто бабу загрызутъ вразъ со всeми ея ребятами...
– - Такъ ужъ отпишите, -- глухо сказалъ дневальный -- отпишите, пусть... подается...
– - По его бородe текли крупныя слезы... {449}
Въ нашей путаной человeческой жизни вещи устроены какъ-то особо по глупому: вотъ прошла передо мною тяжелая, безвыходная, всамдeлишняя человeческая трагедiя. Ну, конечно, было сочувствiе къ судьбe этого рязанскаго мужиченки, тeмъ болeе острое, что его судьба была судьбой миллiоновъ, но все-же было и великое облегченiе -- кошмаръ недреманнаго ока разсeялся, никакихъ мало-мальски подозрительныхъ симптомовъ слeжки ни съ какой стороны не было видно. Подъ диктовку дневальнаго я слалъ поклоны какимъ-то кумамъ и кумамъ, въ рамкe этихъ поклоновъ и хозяйственныхъ совeтовъ было вставлено мужнино разрeшенiе "податься"; дневальный сидeлъ съ каменнымъ лицомъ, по морщинамъ котораго молча скатывались крупныя слезы, а вотъ на душe все же было легче, чeмъ полчаса тому назадъ... Вспомнился Маяковскiй: "для веселiя планета наша плохо оборудована". Да, плохо оборудована. И не столько планета, сколько самъ человeкъ: изо всeхъ своихъ силъ портитъ жизнь -- и себe, и другимъ... Думаю, что Творецъ, создавая человeка на шестой день творенiя, предшествующими днями былъ нeсколько утомленъ...
ПОИСКИ ОРУЖIЯ
Для побeга было готово все -- кромe одного: у насъ не было оружiя. Въ наши двe первыя попытки -- въ 1932 и 1933 году -- мы были вооружены до зубовъ. У меня былъ тяжелый автоматическiй дробовикъ-браунингъ 12-го калибра, у Юры -- такого же калибра двухстволка. Патроны были снаряжены усиленными зарядами пороха и картечью нашего собственнаго изобрeтенiя, залитой стеариномъ. По нашимъ приблизительнымъ подсчетамъ и пристрeлкамъ такая штуковина метровъ на сорокъ и медвeдя могла свалить съ ногъ. У Бориса была его хорошо пристрeлянная малокалиберная винтовка. Вооруженные этакимъ способомъ, мы могли не бояться встрeчи ни съ чекистскими заставами, ни съ патрулемъ пограничниковъ. Въ томъ мало вeроятномъ случаe, если бы мы ихъ встрeтили, и въ томъ, еще менeе вeроятномъ случаe, если бы эти чекисты рискнули вступить въ перестрeлку съ хорошо вооруженными людьми, картечь въ чащe карельскаго лeса давала бы намъ огромныя преимущества передъ трехлинейками чекистовъ...
Сейчасъ мы были безоружны совсeмъ. У насъ было по ножу -- но это, конечно, не оружiе. Планы же добычи оружiя -- восходили еще ко временамъ Погры, и -- по всей обстановкe лагерной жизни -- всe они были связаны съ убiйствомъ. Они строились "въ запасъ" или, какъ говорятъ въ Россiи, "въ засолъ": оружiе нужно было и слeдовало его раздобыть за двe-три недeли до побeга -- иначе при любой переброскe и рискъ убiйства, и рискъ храненiя оружiя пошелъ бы впустую. Когда насъ съ Юрой перебросили въ Медвeжью Гору и когда я получилъ увeренность въ томъ, что отсюда насъ до самаго побeга никуда перебрасывать не будутъ -- я еще слишкомъ слабъ былъ физически, чтобы рискнуть на единоборство съ парой вохровцевъ -- {450} вохровцы ходятъ всегда парами, и всякое вооруженное населенiе лагеря предпочитаетъ въ одиночку не ходить... Потомъ настали бeлыя ночи. Шатавшiеся по пустыннымъ и свeтлымъ улицамъ вохровскiе патрули были совершенно недоступны для нападенiя. Наше вниманiе постепенно сосредоточилось на динамовскомъ тирe.