Россия в неволе
Шрифт:
Многое могло произойти именно в этот миг – увеличиться поток наркотиков в Россию, умереть ещё одна тысяча русских людей – всего не вместишь в слова, но по крайней мере, Волк делал не самое худшее, что мог – он учил жизни тех, в чей мир никто и никогда так близко не заглядывал, кроме милиционера с дубинкой и учительниц, неопытных, не знающих, что такое жизнь втроём на восемьсот рублей, не знающих как легко найти шмаль у кавказских барыг, хотя, тоже измученных особой, педагогической нищетой и эстрадно-виртуальной жизнью в ожидании праздника.
Все, что приготовил им, Васькам, Лехам, Аблакатам, наш нынешний мир – ИВС, СИЗО и хорошо если Волк с Хмурым, и их безобидные
– …Меня один умный человек на малолетке учил не бить сразу таких, как вы. Объяснять один раз, другой, третий. Я его спрашивал – а сколько же объяснять, сто раз, что ли? Он мне ответил, что в принципе можно и сто раз – пока не поймут. И я стараюсь! Сильно стараюсь, поверьте, грёбаный Экибастуз! – молодые оробело молчали. Волчара иногда незаметно подмигивал другим, чтоб они помогали гнать жути на Лёху и ко., поучая через это всё стадо молодняка, слишком ещё по-вольному говорящих и ведущих себя в хате.
Лёха-измена молча, только чтоб не стоять, тупо упираясь и некая, берёт литровик, включает кипятильник… Волчара расслабляется, встряхивает отсыревшее на прогулке трико: – Вот так вот! Научитесь у меня мышей ловить!..
Хмурый сыплет разными погонялами, на которые Лёха нервно дёргается: – Тупак, Тупиш, как тебя звали в художке – Моне? Можно и Моне. Только слово уж больно заманчивое Моне, Монде, и тэ дэ…А давай тебя назовем Сфинктор?
– Это что такое? – удивляется новому слову Лёха. Половина хаты давится от смеха, а Хмурый, приняв серьезный облик, объясняет: – Знаешь что такое сфинкс?
– Сфинкс?
– Ну да, что такое сфинкс?
– Ну это вроде кошки, в Египте, рядом с пирамидой Хеопса.
– Ну вот, а Сфинктор – это часть сфинкса… Такая штука…
– Ну может, сфинктор – и неплохое слово, – соглашается Лёха.
Юра Безик, пожалев Лёху, не выдерживает, и встает на его сторону.
– Не слушай, Леха, сфинктор – это не передняя, а задняя часть, и даже не задняя часть, а такая зажимуха…
Хмурый смеётся, Леха краснеет, Безик шепчет ему на ухо: – Давай врежь ему, давай! Давай вместе его вгребём, и выкинем из хаты… Зажимуху ему устроим… – И шутя берёт Лёху за руку и бьет несильно Хмурого – начинается обычная шуточная борьба в хате, в которой выходит молодая сила.
…Но этих хоть можно попытаться вылечить. На их лицах нет ещё печати несмываемой измены. Такой, как на портретиках в кабинетах, соседствующих с лубочно-неправдоподобным софринским ширпотребом – совмещенное глупой силой системы несочетаемое: честь офицера и так запачканный, что не отстираешь, мышино-голубой мундир, рожденный революцией – то есть началом уничтожения величайшей державы, методичного, систематического, жесточайшего. Честь, вера и уничтожение личности, страны – в одном флаконе? Да помилуйте… Не это ли зовется шизофренией?
Рождественская ночь. За долгие выходные, начавшиеся с новостильного Нового года, все подметено, все подъедено. Осталось несколько шоколадок в заначках на баулах, глубоко заткнутых под шконками. Полуночный чай-кофе – домино с кусочками "Бабаевского" (большинство предпочитает молочный, который умяли в первую очередь). Идет трансляция по ТВ рождественской службы из Храма Христа Спасителя. Вася "Кепа" из дорожников – все подрывается переключить на очередной негритянский детектив, сплошь состоящий из юмора на уровне мозжечка – ужимок, пацанских повадок, женского матриархата – безика, подспудно таящего в себе времена женского правления в африканских племенах, – но получает по бритой голове:
– Вася у тебя не только волос, но вообще ничего и в голове нет. А ну верни на
– О, этого клопа я знаю. Когда его назначили, я тоже на "централ" заехал. А что это он со свечкой? – сравнил кто-то коллизии своей судьбы с линией жизни небожителей, спустившихся ради традиции раз в год к такому способу демонстрации своего единства с вконец разорённым и раздраконенным народом-тружеником, который должен был ощутить своё телевизионное единство с жителями другой планеты, мудрыми управленцами с неведомыми планами относительно будущего русского народа, дети которого стали вдруг сиротами и беспризорниками (их уже больше, чем после Великой Отечественной). Да и сам он, народ, от такого разумного управления успешно развивается в нужную правителям сторону – уменьшается на 1,5 миллиона в год. Под благостные заупокойные просьбы смириться с такой долей и покаяться перед тем, что ничего изменить нельзя, перед безысходностью нищенского будущего и тьмой безвестности, в которой уготовано сгинуть русскому народу нынешними умельцами-управдельцами, которых узнают по блеску глаз, по походке, по чему-то неуловимо знакомому, как узнают судью или следователя после отсидки, случайно вновь встреченного уже по гражданке, в каком-то другом обличье:
– … Меня тогда нагнали [7] , чудом сорвался. Дело-то было громкое, по ТВ про нас говорили, суд показывали – обычно в таких случаях крепят по полной, а тут – раз, и сорвались. Мы ждали, когда за нашу делюгу местные будут рассказывать, жуть гнать… У нас в хате, как "криминал" местный – так все как очаровашки, собирались – о, это мой дом! о, это мой подъезд!.. Однажды даже мою показали – говорила про капризы погоды. Ничего так, грамотно, в белой шубке была… А этого джуса я помню – этого тогда по НТВ главный по еврейской теме определял – обосновывал, помню, что это нормально, что у нас и на этом стульчике тоже будет еврей…
7
нагнать – освободить подчистую.
– Да не на стульчике, а на посту…
– Ну на посту, какая хрен разница – как его ни назови… В общем, нас не показали: нагнали же, а это неинтересно. А этого джуса я запомнил – со всех сторон квадратный…
Безик, любитель невзначай по-дружески, свернуть кровь Хмурому, как бы случаем, краем задел его: – Хмурый, что ты там про шубку белую? А сам-то тоже говорил что-то, краем уха я слышал, что у нас бабушка в Одессе еврейская…
– Теперь ясно, кто у нас ушкует! А про бабушку – это надо доказа-а-ать!– полу-шутя, полу-серьезно взвился Хмурый, часами пролистывавший книжки в поисках стихов и крылатых выражений про любовь. – Вот ты сейчас расскажешь мне, почём сахар в Одессе!.. Я-то уж о евреях знаю больше твоего, пока ты последний мандарин в хате дожираешь спокойно, и не делишься, конь чисовский…