Россия в неволе
Шрифт:
– Ну, что, тортик забалабырим? – Юра Безик достает в пластиковой упаковке заготовку из вафельных дисков. Как бы там ни было, а Новый год, все же праздник, хотя многие на изжоге, нервничают, взбудоражены – кто воспоминаниями, кто ещё недавним запахом воли – не думал не гадал, что праздник будет здесь, – там столы накрыты, пацаны ждут, уже все оговорено. Лёха (Измена, Моне, Изжога – так и не определили ему погремуху, то отзывается, то молчит, насупившись…) рисует новый календарь. Старый при шмоне соскоблили с косяка, заодно и резку, спрятанную за ним, отшмонали. Календарь – наддверная полоска: дни недели на одной шкале, над косяком, числа до 31 – слева от двери, сверху вниз. Леха в шутку рисует дополнительную ещё шкалу годов: 2007, 2008,2009… и т.д. Думает, что смешно.
Максим "Зуб"
Это случай совершенно обыденный, но не для того, чья судьба сломана:
– Я тебе ушатаю на хрен! У тебя что, Лёха, две задницы? – тогда дерзай! Я тебе устрою такой календарь, ухохочешься! Семь лет! Мне сейчас девятнадцать. Выйду – будет двадцать шесть! Жизнь кончена. Ну выйдешь – ни образования, ни хрена – и баня сгорела, и хрен не стоит! Герасим, на всю херню согласен! – предложат пойти дальше в бандосы. Я пойду. Убью всех-на!..
Это исключение? Обиднее всего, что накануне Макс уже почти успокоился, смирился с тем, что вся микрорайонная шатия-братия гулять будет без него. А тут письмо – терпила извиняется, что так вышло. Понимает, что Макс-то точно не при делах, а что поделаешь?
Обычно в хате до сильного кипения температуру стараются не доводить. Даже если чем-то недовольны, то потихоньку кубатурят на шконках – как обосновать, до талово, что кто-то не прав. Но у Безика в хате этого нет. Он незаметно, чувствуя очень тонкую грань между полу-шуткой и настоящей обидой, обычно сводит дело к тому, что да – лаются, но по-дружески, покусывая друг друга довольно беззлобно. Без этого нельзя – надо же куда-то деваться огромной энергии молодых сердец, среди которых сегодня сорока-тридцатилетние – большая редкость.
Макса можно понять: 19, запросили 7, и дадут столько же – уже шепнули – судья этот или даёт столько, или больше.
Хотя, по русскому чувству справедливости, которую уже практически не встретишь в нынешних судах – могли ведь нагнать. Но ведь тогда всё надо начинать снова – кого-то ловить, доказывать вину только допустимыми аргументами, – а это, увы, пока бывает только в полночных американских "законах и порядках", которые никто в хате не смотрит – от изжоги, оттого, что будь у нас все, как в грёбаной Америке – здесь, в тюряжке, была бы пустота! От этого можно разозлиться не на шутку: если бы вовремя вызывали адвокатов, если бы не врали в судах, если бы искали преступников, самых крутых, ответственных за всё происходящее, не вешали всё новые эпизоды на пойманных, и уже заранее ими осужденных… – если бы бабушка была бы дедушкой!.. – как минимум 99% сидящих на централе никогда бы здесь не оказалось, это точно. Правила просты: если по твоему рылу (плюс криминальное прошлое) милиционер определил, что ты вор, или жулик, или не важно кто, но на тебя написал заявление какой-нибудь родственник мента, или важный человек, или обиженная на что-то девушка – будешь сидеть. А за что – судья расскажет. Доказательства? Разделят эту канитель на троих: следователь, прокурор, судья. Если ещё и адвокат чисовский – точно хана: всё против тебя, весь мир.
Итак, Новый год – это новые ожидания, возможная
Это новая семья для каждого, будь он хоть молдаван, хоть француз. Лёха, если не врёт, по отцовской линии через дедушку француз. И фамилия у него странная – то ли от слова кивер, то ли кувер, переделанный на наш русский шляпер, если в переводе – был бы Шапошников, или Шляпников – короче какой-то кувер-бувер!.. И голова у него подозрительно круглая… И сам он слишком упрямый.
– Может Шляпой тебя наречь? Или Грибком? А что – вон ты как мухоморишь – сутками… То на одной шконке, то на другой бизонишь, – ласково поддевает Безик, аккуратно отделяя пластиковую крышку, чтоб не повредить, и чтоб потом ещё сгущёнка не пролилась, пока торт будет настаиваться.
– Я не мухомор!
– А кто ты, сына, определись…
Праздничная работа кипит. Всем не до Лехи, и он опять остается без прозвища. Никто не спит, даже те, чья сейчас очередь – ходят по пятаку с воспаленными красными глазами. Все ждут чуда. Маленького невозможного чуда. Верят, не признаваясь, что возможно – всё.
– На, Молдаван, отдай Покемохе. Покемоха, покушай… – Безик отдаёт кулёк с новогодним набором – мандарины, колбаса, конфеты – Ване-Молдавану, который не очень разбираясь в склонениях, спряжениях и прочих русских премудростях, общается с Покемохой просто, иногда просто тычком, иногда пиночком, и всегда – строгим голосом, подчеркивая соблюдение соответствующей тюремной иерархии. – Покер, на. Это тебе. Ты бы прибралься, что ли. Подмети потом у себя. Что ты сидишь в грязи, как свиння!
Молдаван – человек в общем-то не злой, можно даже сказать – в чем-то правильный и безотказный. Ему бы не 10-15 лет на зоне, а где-нибудь лет 5 с лопатой на городских улицах – вот было бы нормальное наказание–исправление, о котором он сам иногда вздыхает: сказали бы что-то строить, я бы с радостью строил… – там он был бы кстати, или в какой-нибудь деревне, на уборке сена или автоматической дойке. Но не здесь, где он, не понимая половины слов, сидит, и вперив взгляд в толстенный обгребон (обвинительное заключение) сидит и приговаривает:
– Ну что они тут пишут! Какие такие тела без признаков жизни на расстоянии 300 метров друг от друга… – и ругаясь по-молдавски, причитает: – И зачем я приехаль… И зачем вернулься. Ведь я приехаль, брат уехаль. Мне нечего делать было, я снова уехаль. Потом телефон забыль отдать, брат позвониль, а я уже чуть не уехаль Молдавия. Из Москвы опять вернулься. 3 года брата не видель. Папа меня увёз Мольдавия, мама осталься – захотель брата увидеть. Сейчас бы работаль Италия, строиль мост. Нет – вернулься, пиль, зачем пиль, зачем не послушаль мамку. Зачем… Зачем… – это ещё ладно. Когда Молдаван увидел, что про них насочиняли журналюги, он обомлел: – Как такое можно писать! За это надо бить, потом описать, потом опустить! – Молдаван последовательность запомнил нечётко, и Юра Безик со смехом его поправляет: