Россия в неволе
Шрифт:
Новая экспертиза. Проводится там, где настаивает говорящая голова прокурора, которое под занавес своего появления рекомендует аморально-антинаучное светило… Мои предложения, мои права? – стоит ли говорить о том, что они отклонены …
На удивление, через несколько месяцев приходит ответ, оформленный, как следует, под каждым выводом – своя подпись. И вывод: ничего не нарушено и, если быть объективным – все это неоднозначно: толкование текстов, установление авторства, да и листовочка-то слишком маленькая, коротенький простенький текст об общеизвестных событиях.
Казалось бы – я/п. Но это не устраивает близнецов – суд с прокуратурой и ту руку, на которую надета эта двухголовая кукла. В дело вступают музейщики, выделив философа и филолога, которые за несколько месяцев, пока я ждал их действий в СИЗО, как настоящие виртуозы
И после прокурора выпадает говорить сразу, не готовясь, не плавя понапрасну мозги над безумием и абсурдом – как получится. В груди, в голове – и так уже все отшлифовано: невинность, как кислота, разъедает страхи, тоже отсекает лишнее. И по всему выходило – преступник здесь, перед нами. Вернее, исполнитель, надетый на его палец, палец заказчика, который сам надет на палец своего заказчика…
На минутку отвлекусь. Болтали накануне с Денисом о снах, их значении. Мне опять приснилась рыбалка: таежная река, закинутые снасти… Я рассказываю, а Денис с Каньвой переглядываются: оказывается, рыба, пойманная рыба – это срок… Только усмехаюсь в ответ – я-то этому не придаю такого значения.
Денис сел раскладывать доминошки, что они сулят: раскладываешь из них слово "срок", и как в детской игре с фишками, что выпадает на следующем ходу, на столько и продвигаешься. Выпадает "пусто-пусто" – к освобождению, значит, нагонят. Если же на чем-то зациклишься, встаешь на уже открытую – скажем на 3:5, то тут есть варианты. Либо 3 плюс 5 – это 8. Либо 3 и 5 – 3 года и 5 месяцев, либо уже наоборот – 5 и3 – это по самочухе, по внутренней чуйке. Или же другой способ, практикуемый Денисом почти каждый вечер: выстраиваешь суд: 6:6 – это судья, 5:5 – прокурор, справа, 2:2 и 1:1, сложенные вместе слева – это и полированное дерево, скамья подсудимых, одновременно – это и ты с адвокатом. Все остальные доминошки делятся на четыре равных кучки, по шесть – тебе, адвокату, прокурору и судье. И выходит, когда их складываешь одну к одной, что остается вне цепочки – то и запрашивают судья и прокурор, или на что ты с адвокатом согласен…
Денис доволен – опять "пусто-пусто", смешивает доминошки, уступая место Жеке, валится с сигаретой на шконарь – в настроении: мультики посмотреть или же фильм хороший, а по телику – сплошные сериалы. Наконец, мелькает что-то про войну – "Максим Перепелица" – о, хороший, но уж больно старый – зато актер хороший.
Жека тем временем раскладывает "часики" – по циферблату по две доминошки на каждый час. И идешь уже, что выпадет, по кругу, по часам, выкладывая в середку вместо стрелок дубли: 0:0 – свобода, 1:1 – ты, 2:2 – менты, 3:3 – документы, 4:4 – дом, 5:5 – тюрьма, 6:6 – дорога.
Жека, раскладывая после Дениса, слегка язвит. У него выпадает: свобода – ты – дом – менты… А он-то, по крайней мере, внешне, относится к этому не так серьезно.
– И чо? – восклицает Жека, – где тут доминошка под названьем "и чо"?
– Ну, в рифму все, смотри: свобода – ты, дом – менты, – вмешивается с доморощенными комментариями Паха "Шерхан".
– И чо? – осаждает его Жека.
– Ну, чо… Это ты в который раз раскладываешь?
– Ну, во второй, и чо? – юродствует Жека.
– Ну, может это настоящее… – осторожно размышляет Шерхан, в какую сторону выгоднее повернуть, беря на себя роль Пифии из "Матрицы". – Надо три раза, на прошлое, настоящее и будущее… – Паха все же тормозит, пытаясь по лицу Жеки угадать, что он хочет услышать.
– Так. Свобода, я, дом… И менты. Настоящее. Дом – это централ получается, дом наш общий. Я и дом – это в настоящем. А при чем тут менты, свобода… Что этот все вместе-то значит, а? Я свободен, словно птица в небесах? В доме нашем, где тупят со мной менты? Втыкая, как отсюда выбраться – ведь это мой дом, и я тут свободен, а они – за решеткой, всю жизнь?..
– Можно и так, – осторожно соглашается с этим импровизированным Жекиным тюремным
– Но это бред, Шерхан. Как ты не втыкаешь, что все это бред!.. И чо? – вскипает Жека.
– А это не имеет смысла такого прямого. Это так, намек для тебя. А если не понимаешь – нужен человек, который все это умеет растолковать по сути…
– Да ну! Еще скажи, как в "Криминальном чтиве": может, это я пастырь, а моя плетка, "татарин" мой – это мой жезл!.. А может, это он пастырь, а я жезл…
– Брось, это дело темное, – советует, наконец, Паха.
– То-то… Не знаешь "и чо" – лучше молчи!..
Итак, мои прения и последнее слово. На суд едем вместе с Денисом – у него тоже рассмотрение. Он садится в дальний боксик воронка – поближе к девушкам, которых вроде тоже должны были сегодня везти. Я в ближнем, откуда девушки видны плохо, зато, как в старом кино – ползет полоска с видами на часть улицы, осеннего города, маленького отрезка бабьего лета… Денису не везет сегодня – входит пожилая цыганка в черной хрустящей кожанке, грубо прошитой по турецкой моде белыми нитками, в белом пуховом платке, вся уже от возраста не розовая, а коричневая – короче, Дене не подфартило! Мне везет больше. Передо мной, вернее чуть сбоку, за мелкой клеткой автобусной решки – два мусора, которые решительно стараются не смотреть в глаза. Позади меня, в темной глубине воронка – спешная напряженная беседа двух подельников, словившихся вместе – если ты вот так скажешь, а я во так, то получится нормальный расклад, еще и терпила, господи гребаный, вспотеет – придется ему, скотине, признать, наконец – что должен был нам, и что побежал в РУБОП, хотел денег не отдавать, и что микрофон нацепил, и неделю бегал, посылал всех нах, провоцировал, чтоб ему морду кинулись чистить, как и было, братан, как и было, вот только бы эту ОРМ отмести, и полегче будет, скоты, как неделю он бычил – не включают в запись, вырезали все, подчистили, ну, держись, братан, правда она и есть правда, вот только почему-то в суде правда – это то, что мент говорит, а не ты…
В клеточках, будто на электронном рекламном щите, мелькают картинки пригорода. Золотая осень, золотая, самый разгар, солнечная игра на желто-зеленых, раскиданных как в японской головоломке по квадрату поля, листьях берез. Проезжаем мою улицу (недавно приснилось, что вместо нее течет река, а я на перекрестке, где обычно бьются машины, закинул свои продольники. Но рыба, по версии Дениса, – срок – не снилась. Только видел наживку: червячков-зебр, миног. Да еще те, кто собирался со мной на эту рыбалку – сунули в банку с наживкой весь продуктив – сырокопченую колбасу, сыр. Короче, ничего это не значит, кроме одного – спал плохо…). Дальше поворачиваем к центру. Десять долгих месяцев на централе, в доме нашем общем, и я уже отвык от того, что можно идти вот так, никуда, из обувного в продуктовый, с работы домой, из общаги в уличную пивнушку, которые уже позакрывались – осень, или все же в галантерею – присмотреть чехол для ключей, детям подарок, бегом на вторую работу, подработать на хорошие кроссовки, в "Тропик" (впрочем, с утра он закрыт, с утра другое настроение, не до баров, ресторанов нашему люду, из настоящего – в настоящее… Из прошлого – в прошлое, которое не имеет смысла без будущего. Утро располагает к деятельной борьбе за существование, или к вечной жизни в кругу друзей – время Литургии верных… Время начала битв, наступлений, решающих прорывов… Время человеческих слабостей от изменившегося за ночь атмосферного давления, смены непогоды, перевода часов, смены осеннего равноденствия, неустойчивого, клонящегося по направлению к зиме, которая будет холодной… Время узнавать плохие и очень плохие вчерашние новости, входить в курс мировых перемен, планировать неуправляемый взрыв будущего… Время быть судимым и невиновным… Лучшая пора, чтобы ходить по тайге – еще тепло, а комаров и мошкары уже практически нет – повыбило заморозками, висит переспелая малина, осыпающаяся – только тронь, по открытым полянам поспела ежевика, брусника после заморозков наконец-то налилась, стала прозрачной, тонкошкурой, не просто вкусной, а ароматной по-настоящему; в реках вся хищная рыба вышла на осенний жор, на последнюю долгую охоту перед зимой – щука, хариус, окунь кое-где жируют, плавятся по заводям; заветная, счастливая мушка, падающая в черную струю похолодевшей воды с желтыми холодными искрами проплывающих березовых листьев – если есть у травы хариус – найдет его обязательно.