Россия в неволе
Шрифт:
То утро, предчувствие, что что-то попалось на снасти – в меру волновали, будили, конечно, кровь, одновременно сливаясь с постоянством: так было и будет до Страшного суда, когда уже конец всему, что имеет начало, и что преобразится в последнем огне. Река будет по утрам спокойна почти всегда в такие утра, всегда одинаковая и новая, давая каждый день – свое, сужденное этому дню, щедро разговаривая на своем языке.
В то утро, я только подошел к берегу, – и еще издали, сверху, с крутого обрыва, на котором наладилось древнее городище, помнящее еще скандинавские легенды, войну викингов за Железные ворота, которые они приплыли сюда штурмовать аж в 11 веке – увидел, что что-то не так: попалась рыба, серьезная.
Городище было по квадратикам раскопано до древних очагов-каменок 12 века, пару лет назад. И на расчищенной округлой полянке, окруженной еще угадывающимися ровом и валом – росла теперь земляника, которую
Но на самом деле я хотел бы рассказать не об этой, а другой, менее великолепной по размерам, но более важной и памятной для меня, рыбине. Эту я вываживал очень долго – то осторожно подтаскивая, то отдавая лесу по опыту, сколько нужно, перебирая леску между пальцев так, чтоб рыба не могла засадить рывком никуда, ни в руку, ни в рукав, ни в лодку, мои острейшие, подточенные оселком, крючки. Эта была необычайно сильной (обычно они ходят парами, я потом ловил вторую, но в конце концов в районной газете поместили заметку об уникально большой рыбине, пойманной в то же время, что и моя, на несколько километров ниже, в другом поселке. Там ее фотографировали, взвешивали с хвастовством, охали – а моя-то была больше! Правда, мы тоже разок сфоткались – в тот день заглянули в гости двое монахов, и мы с батюшками растянули эту стерлядину на весь стол, а сами сели позади… – но это мы для себя, в архив, мы-то и так знаем, что все наше – лучшее). С этой, здоровущей, я намучился, конечно, долго. Но, в конце концов, поддел большим подсачком, который, еще папка сотворил из картофельной сетки, черенка от грабель и толстой, с мизинец, сталистой проволоки – больше метра в диаметре: серьезного характера снасти на серьезную рыбу.
И все-таки я хотел рассказать о другой, о которой никто другой не знал. Под осень рыба клюет уже редко, выборочно. Бывает то пусто, то густо. В основном, из-за того, что ту, которая зашла и стояла по своим местам – я уже выловил, и теперь ловилась проходная: спускавшаяся сверху, или наоборот, стремившаяся вверх с других мест. Короче, надо было уже сматывать донки – пустые дни были все чаще, и молочно-белая осень сменилась сначала дождливо-унылой, а потом уже и вовсе пошли заморозки. И вот в эту пору я однажды загадал почему-то – если попадется рыба, то у нашей движухи будет все хорошо, если нет – то… Конечно, это некорректно, суеверия и прочее, так нельзя. Но иногда слабым, колеблющимся нужны подтверждения тому, как ты живешь – не всем же ходить по воде, некоторым нужно что-то твердое, чтоб следующий шаг ступить. Что тут еще объяснять – монархия для нас естественна, и написано, что она будет – и все же по-детски иногда хочется, чтоб внимание к тому, чем ты живешь – было каким-то осязаемым, воплощенным что ли…
Короче, плывем за ответом – когда уж, Господи, избавимся от богоборческого ига, когда уж порядок, сила, мир, покой…
Обычно на "моем" участке реки я ставлю двенадцать продольников, и рыбы хватает, и время остается на другие занятия. Проверять плаваю, начиная снизу, с самого низкого – верх. В то утро все было тихо, прошел заморозок. За это лето от реки к дереву, к которому пристегивал замком лодку – я уже протоптал в траве целую тропу: вся трава стерлась, глина от моих вечерних и утренних выходов на реку превратилась в кашицу, а по желобку, оставленному лодкой, сочился ржаво-радужный ручеек. В это утро – все замерзло, и глупо вдвойне было что-то загадывать. Пока весло было сухим, было еще не так холодно. Я вышел на реку, поднял со дна реки бидон с миногами, которые шуршали тихо о бока – дней пять я уже не пополнял свой запас, а они все не кончались – это значит не клюет, и как с этим бороться.
Поплавки – из связки трех-четырех пластиковых бутылок – лежали на воде ровно, не култыхаясь. Миноги были на месте, резво извиваясь на крючках, изображая живой отрезок пойманной на что-то волны осциллографа – все буднично и уныло.
Я проверил уже десять продольников. Осталось два. Пока ноль, ничего, кроме
Предпоследний продольник. На самом глубоком месте. Обычно, если не клюет, то здесь – и подавно. Что там, на несколько метров внизу, может быть, кроме оставшихся поздних листьев, черных, вирусоподобных мелких личинок ручейника, облегающих лески, да злых вредителей – раков – аккуратно, зряче, обкусывающих миног вокруг крючков, издевательски оставляющих от них маленький окурок… При моем приближении бутылки не шелохнулись. Я взял их на борт, взялся за леску, которая оказалась натянута, но это еще ничего не означало, могло набиться мусору, бобер, проплывая реку, мог отпустить свою ветку, и она могла сесть на донку. Сколько раз уже это бывало… И туристы, сплавляющиеся на своих дурацких плотах, тоже могли нашерудить…
Леска пошла в сторону, будто при ловле хариуса корабликом на течении, и тут я понял – это рыба. Никогда я еще так сильно не молился на рыбалке, и так горячо не проклинал себя за всякие дурацкие приметы и небылицы: только бы не упустить… Никогда еще пальцы так не дрожали – на их кончике, как это ни было по-идиотски, по-детски нелепо – было нечто важное, чем ты жил, и что теперь поставил, как игрок на ставку в игре с судьбой, на что никогда нельзя играть.
Так со страхом, за гранью дозволенного – я ее вытаскивал, и когда все же выводил, все же долго не верил своим глазам: опять стерлядь, царская рыбка, не такая, конечно, здоровущая и рекордная, зато желанная…
Мы победим, без комментариев.
Хотел я еще дорассказать про свой суд, но что-то лень не лень, а не поймешь – неохота об этом даже говорить: заказчик и так ясен: как-то в газете "Коммерсантъ" проговорились, что Илья Клебанов дал "второй срок" нашему Главе республики, чтоб с нами разобрались… Республиканский Госсовет выдернул прокурора республики, навтыкал ему, что я все еще на свободе… Полтора года назад приезжал к нам в деревню этот глава, побеседовали мы с ним пару часиков – о моем народе, о том, что объехал я все села, поселки вокруг – знаю, где вчера было двести детей, а сегодня еле десяток… Ну, наговорил он тогда в интервью (вечером телевизионщики расстарались – уже был сюжет в новостях), что, дескать, Юра, сколько тебе нужно на восстановление этого всего – двадцать, тридцать, сто миллионов? – бери, на десять, на пятнадцать лет!.. – прямо так в телевизор и говорил. И в результате, что? Я здесь, миллионы – у других. Почему? Наверно, потому, что путь к этим миллионам чрез баню… А я в баню хожу – мыться, а не за должностями… В баню-то мы так и не зашли, а вот в церковь нашу заходили – поговорили о сущности власти. Что не вся она от Бога, вернее, если не от Бога, то и не власть – это так надо понимать довольно расхожее ныне место из апостольских посланий. Только так: не от Бога – значит, не власть. А какое тут от Бога? – если говорят: давай, займись детским отдыхом, подойдут деньги – четверть "откати" нам, и себе оставь сколько нужно… Вот она, вся вертикаль заказчиков. Дальше – весь отдел "по особо важным", десятки попыток завести уголовные дела… Следаки уже наизусть выучили – что я буду говорить – сами "прикалываются"; что, то же самое будем писать? Копируем? Блин, опять забыл, как это делается… (приходится подсказывать – выделяем, копируем, заходим в мои показания, жмем две клавиши Shift и Ins… Вот и вставлено то, что обычно – что "прокуратура занимается не своим делом, и вместо того, чтобы заниматься ответственными за разрушение потенциала республики, уничтожением предприятий, – предпринимает политические гонения неугодных") Да, говорю, так и будем, опять слово в слово. Можем список утраченных предприятий составить: механических, судостроительных заводов, фабрик, предприятий… Хотите? В каждом городе, селе, поселке моей республики – на глазах развалины того, что уничтожено. Нет? Молчат. Отнекиваются, что, дескать, не их дело. Их дело – меня посадить, надо понимать. И поехать на Лазурный берег, или в Сочи, на новой Mazd'е, как мой последний из "важняков"…
Хотел бы я все это расписать, но боюсь, мало кому это будет сегодня интересно – время не то, люди не выдерживают долгих разговоров, долгих дел, долгой и нудной гражданской войны, которая все не кончится. За последнее время мой народ, коми, потеряли 1/8, или 12,5% – 40 тысяч из 320. В-основном зрелыми работоспособными детородного возраста мужиками… Если это не война, то что такое война?
Конечно, я преступник – не сижу тихо под шконарем. Что-то суечусь по движухе… Что-то, что могу – делаю, стремлюсь, как говорится, вперед и вверх.