Россия в Первой мировой войне
Шрифт:
НАЧАЛЬНЫЕ ОПЕРАЦИИ
В действительности эта разброска сил привела к катастрофе в Восточной Пруссии и к уменьшению стратегического результата нашей победы в Галиции.
Подъем национального чувства в наших народных массах в начале войны сопровождался энтузиазмом по отношению к союзникам, в особенности ко Франции, без всякого колебания ставшей, согласно договору, рядом с нами. Поэтому, когда с первых же дней войны из Франции начали прибывать тревожные вести, они немедленно же вызывали всеобщий порыв желания скорее выручить нашу верную союзницу из тяжелого положения.
Из напечатанных мемуаров французского посла в Петрограде г. Палеолога можно убедиться, как настойчивы были просьбы Франции о помощи и с каким же горячим сочувствием принимались эти
Уже 23 июля (5 августа), т.е. на следующий день после объявления войны Германией Франции, ее посол г-н Палеолог сделал императору Николаю II следующее заявление: «Французская армия вынуждена будет выдержать могущественный натиск 25 германских корпусов. Я умоляю Ваше Величество приказать Вашим войскам немедленное наступление. Иначе французская армия рискует быть раздавленной»{246}.
8 (21) августа г-н Палеолог записывает:
«На бельгийском фронте наши операции принимают дурной оборот. Я получил приказание воздействовать на императорское правительство, дабы ускорить, насколько возможно, наступление русских армий».
Политические руководители Франции, испуганные призраком надвигающейся катастрофы, начали со всей доступной им силой давить на Государя и русские руководящие круги. Вопрос при этом ставился не только о содействии, но о спасении Франции. В результате политика не только препятствует русскому Верховному главнокомандованию исправить ошибки плана войны, но толкает на углубление их; и русские армии, не дожидаясь окончания своего сосредоточения и своей готовности, бросаются в наступление.
В своих воспоминаниях французский посол свидетельствует, что военные руководители Русской армии вполне сознавали опасность подобной торопливости в начале военных действий. В заметке от 13 (26) августа г-н Палеолог пишет, что имел беседу с русским министром иностранных дел С.Д. Сазоновым. В ответ на слова Палеолога: «Подумайте, какой тяжелый час наступил для Франции», — русский министр иностранных дел ответил, что начальник Штаба Верховного главнокомандующего и Главнокомандующий армиями Северо-западного фронта отдают себе отчет, что поспешное наступление на Восточную Пруссию осуждено на неизбежную неудачу, «так как наши войска еще слишком разбросаны и перевозка их встречает много препятствий».
«Но, — добавил С.Д. Сазонов, — так как мы не имеем права дать погибнуть нашему союзнику, то, несмотря на неоспоримый риск предпринятой операции, наш долг немедленно же наступать, что Великий князь и приказал…»
Русское Верховное главнокомандование работает под давлением постоянно гнетущей мысли о необходимости спасать гибнущую Францию. Торопя вступление армий генерала Ренненкампфа и генерала Самсонова в Восточную Пруссию, Ставка сочла нужным упомянуть в основном приказе о том, что это делается для оказания помощи Франции [120] .
120
«Принимая во внимание, что война Германией была объявлена сначала нам и что Франция, как союзница наша, считала своим долгом немедленно же поддержать нас и выступить против Германии, естественно, необходимо и нам в силу тех же союзнических обязательств поддержать французов ввиду готовящегося против них главного удара немцев». Из директивы Ставки, посланной за № 345 от 28 июля (10 августа) 1914 г. Главнокомандующему армиями Северо-западного фронта.
Наша первая операция в Восточной Пруссии, начавшаяся победоносным сражением армии генерала Ренненкампфа у Гумбинена, кончается катастрофой в армии генерала Самсонова, в которой центральные два корпуса окружены немцами, и поражением армии генерала Ренненкампфа в сражении у Мазурских озер.
Но тем не менее Франция спасена.
«Два корпуса, — пишет один из ближайших сотрудников маршала Жоффра генерал Дюпон, — сняты с французского фронта; корпус, дублировавший гвардию — Гвардейский резервный (G.R.), отнимают от армии фон Бюлова и XI армейский корпус — от армии фон Гаузена. Одна кавалерийская дивизия — 8-я (Саксонская) их сопровождает… Это мероприятие, может быть, является нашим спасением. Предположите Гвардейский резервный корпус на своем месте 7 сентября между Бюловым и Клуком, а XI арм. корпус с Саксонской кавалерийской дивизией — в армии фон Гаузена 9 сентября у Фер-Шампенуаза. Какие последствия! От
На русском фронте стратегические последствия неудач армии генерала Ренненкампфа и генерала Жилинского сведены к нулю разгромом четырех австро-венгерских армий в Галиции. Сотни тысяч пленных взяты доблестными армиями Юго-западного фронта; вся Галиция очищена противником, торопливо уводящим остатки своих разбитых армий к Кракову и за Карпаты. Хотя эта победа одерживается почти одновременно с нашим поражением в Восточной Пруссии, тем не менее она не может загладить тягостное моральное впечатление от этого последнего. Рождается недоверие к своим силам против немцев. Особенно тяжело отзывается это в тылу, где оппозиционные к правительству элементы легко поддаются мрачному пессимизму. А.И. Гучков в своих показаниях, данных в 1917 г., после революции, Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, утверждает, что уже в августе месяце 1914 г. «он пришел к твердому убеждению, что война проиграна», причем причиной подобного пессимистического взгляда явились его «первые впечатления уже на самом театре военных действий, поражение у Сольдау» [121] , которое ему пришлось «одним крылом захватить…». Вот в какую панику впадали некоторые из наиболее энергичных общественных деятелей; какова же должна была быть «отдача» в обывательской среде!
121
Где дрался левофланговый корпус армии генерала Самсонова. (Прим. Н. Г.)
ОСЕНЬ 1914 ГОДА
Удачное оттеснение немцев от реки Вислы в октябре 1914 г. внесло в армию уверенность в своих силах и против немцев. Радужные надежды нашего командования вылились в следующих словах реляции от 25 октября (7 ноября) 1914 г.: «Расширяя в течение 13 дней наш успех по всему 500-верстному фронту, мы сломили повсюду сопротивление врага, который находится в полном отступлении… Одержанная победа позволяет нашим войскам перейти к новым задачам, с приступлением к которым начинается новый период кампании».
Но имевшая место в ноябре Лодзинская операция, хотя и окончившаяся для нас удачно, все-таки влила большую ложку дегтя в бочку с медом. В этой операции около двух германских корпусов попали в мешок и оказались в положении, аналогичном с двумя корпусами Самсонова в последних числах августа. Каково было положение окруженных нами германских войск, свидетельствуют следующие строки из воспоминаний генерала Людендорфа{248}. «В Познани, вдали от поля сражения, мы узнали из русских радиотелеграмм, с какими надеждами они оценивали положение; как они готовились к решительному удару; как они радовались мысли о пленении нескольких немецких корпусов. Были уже отданы приказания о сосредоточении подвижных составов для отвоза немецких пленных. Я не могу передать то, что я перечувствовал. Что угрожало? Вопрос шел не только о пленении стольких храбрых солдат и торжестве неприятеля; вопрос шел о проигрыше кампании. После такого поражения оставалось только отвести IX армию назад. А каков был бы тогда конец 1914 года?»
Причинами того, что немцам удалось, хотя и с огромными потерями, выскользнуть из мешка, в который они попали, являлись грубые ошибки, сделанные в руководстве армиями Главнокомандующим Северо-западным фронтом генералом Рузским и его штабом. Но в толще войск, а также обывательскому мнению в тылу это не было видно, тем более что генерал Рузский пользовался большой популярностью в думских и общественных кругах. Поэтому мысль о том, что бороться с немцами Русской армии не под силу, начинает пускать все большие и большие ростки. Немцы с большим искусством ведут в этом направлении свою пропаганду. Раздувая размеры своих успехов в Восточной Пруссии, они подрывают доверие союзников к Русской армии; в последней они этим подрывают веру войск в свою силу, а в самой России они обостряют оружие всех оппозиционно настроенных против правительства общественных элементов. Это как раз совпадает с первыми признаками грядущей катастрофы в снабжении. В этом отношении характерна запись генерала Куропаткина в его дневнике, помеченная 27 декабря (ст. ст.) 1914 г.: