Россия в Первой мировой войне

Головин Николай Николаевич

А вот текстуальное заявление, сделанное на этих же заседаниях одним из наиболее влиятельных министров, А.В. Кривошейным ^{261} .

«Из всех тяжких последствий войны — это явление [130] самое неожиданное, самое грозное и самое непоправимое. И что ужаснее всего — оно не вызвано действительною необходимостью или народным порывом, а придумано мудрыми стратегами для устрашения неприятеля. Хороший способ борьбы! По всей России расходятся проклятия, болезни, горе и бедность. Голодные и оборванные повсюду вселяют панику, угашаются последние остатки подъема первых месяцев войны, Идут они сплошной стеной, топчут хлеб, портят луга, леса. За ними остается чуть ли не пустыня,

будто саранча прошла либо Тамерлановы полчища. Железные дороги забиты, передвижение даже воинских грузов, подвоз продовольствия скоро станут невозможными, не знаю, что творится в оставляемых неприятелю местностях, но знаю, что не только ближний, но и глубокий тыл нашей армии опустошен, разорен, лишен последних запасов. Я думаю, что немцы не без удовольствия наблюдают повторение 1812 года. Если даже они лишаются некоторых местных запасов, то вместе с тем они освобождаются от заботы о населении и получают полную свободу действий в безлюдных районах. Впрочем, эти подробности не в моей компетенции. Очевидно, они были своевременно взвешены Ставкою и были тогда признаны несущественными. Но в моей компетенции, как члена Совета министров, заявить, что устраиваемое Ставкой великое переселение народов влечет Россию в бездну, к революции и к гибели».

130

Беженство. (Прим. Н. Г.)

Изучение протоколов секретных заседаний Совета министров крайне интересно не только в отношении того падения духа и растерянности, которые были вызваны в тылу отступлением наших армий. Это изучение вскрывает также и то недовольство Ставкою, которое все растет. Несомненно, что Ставкой было сделано раньше много ошибок. Делалось также много ошибок и в период отступления 1915 г. Мы согласны даже с мыслью, что наша Ставка как высший орган Генерального штаба была по сравнению с такими же органами французской, британской, германской и австро-венгерской армий хуже подготовлена. Но размах самих событий был столь велик, что ошибки были вполне естественны, и не в пылу самого исполнения труднейшей стратегической операции допустима была такая беспощадная критика в центральном органе правительства. Странно видеть то, что члены правительства говорят о «размахе событий» и не хотят видеть, что ведение войны в таких условиях требует и «размаха жертв».

Собеседования министров чрезвычайно показательны в социально-психологическом отношении.

Члены Совета министров, нападая на Ставку, не отдавали себе отчета, как мы увидим далее, что они собственными руками подготовляют смену Верховного главнокомандующего. Председатель Совета министров это чувствует и предупреждает своих коллег по Совету^{262}.

«Я не возражаю против такой постановки, — говорит И.Л. Горемыкин по поводу решения Совета министров просить Государя о созыве заседания под Высочайшим председательством для того, чтобы «открыть Царю правду», — но считаю долгом еще раз повторить перед Советом министров мой настойчивый совет с чрезвычайной осторожностью говорить перед Государем о делах и вопросах, касающихся Ставки и Великого князя. Раздражение против него принимает в Царском Селе характер, грозный последствиями. Боюсь, как бы наши выступления не явились поводом к тяжелым осложнениям».

КРИЗИС В ВЕРХОВНОМ ГЛАВНОМ КОМАНДОВАНИИ

Изучаемые нами протоколы вскрывают, что сами министры, несомненно, подготовляли кризис Верховного главнокомандования. Но делали это они бессознательно, ибо они так же, как и вся Россия, глубоко почитали самого Верховного главнокомандующего, Великого князя Николая Николаевича.

В заседании 6(19) августа генерал Поливанов, обрисовав самыми сгущенными красками тяжелое положение армии, заявил^{263}:

«Как ни ужасно то, что происходит на фронте, есть еще одно, гораздо более страшное событие, которое угрожает России. Я сознательно нарушу служебную тайну и данное мною слово до времени молчать. Я обязан предупредить правительство, что сегодня утром на докладе Его Величество объявил мне о принятом им решении устранить Великого князя и лично вступить в командование армией».

«Это сообщение военного

министра, — записывает дальше А.Н. Яхонтов, — вызвало в Совете сильнейшее волнение. Все заговорили сразу, и поднялся такой перекрестный разговор, что невозможно было уловить отдельных выступлений. Видно было, до какой степени большинство потрясено услышанной новостью, которая явилась последним оглушительным ударом среди переживаемых военных несчастий и внутренних осложнений».

Мы не приводим здесь полностью того обмена мнений, который произошел вслед затем между министрами и который слово в слово записан А.Н. Яхонтовым. Это привело бы к слишком большому удлинению выдержек из работы последнего. Этот обмен мнений чрезвычайно показателен. Из него видно, каким общим доверием пользуется имя Верховного главнокомандующего Великого князя Николая Николаевича.

«…Великий князь Николай Николаевич, — говорит министр внутренних дел князь Щербатов, — несмотря на все происходящее на фронте, не потерял своей популярности, и как в армии, так и в широких кругах населения с его именем связаны надежды на будущее»^{264}.

В таком же духе говорят все министры, и в том числе А.В. Кривошеий, резкое осуждение Ставки которого мы выше приводили; теперь он говорит^{265}: «…популярность Великого князя еще крепка, и он является лозунгом, вокруг которого объединяются последние надежды. Армия тоже, возмущаясь командирами и штабами, считает Николая Николаевича истинным вождем. И вдруг смена Верховного главнокомандования. Какое безотрадное впечатление и в обществе, и в народных массах, и в войсках. Я понимаю тех, кто говорит, что потеряешь равновесие душевное. Нужно иметь особенные нервы, чтобы выдерживать все происходящее. Россия переживала более тяжелые эпохи, но никогда не было такой, когда все делается к тому, чтобы еще усложнить и запутать и без того безвыходное положение».

В течение целого ряда последующих заседаний Совет министров нервно обсуждает вопрос о предстоящей смене Верховного главнокомандования. Он даже боится возмущения в стране.

Московская городская дума посылает приветствие Великому князю Николаю Николаевичу с выражением к нему непоколебимого доверия. Генерал Поливанов в секретном заседании 19 августа (1 сентября) на предложение председателя Совета министров И.Л. Горемыкина «не отвечать всем этим болтунам и не обращать на них внимания…» заявляет^{266}:

«Не могу согласиться с предлагаемым г. председателем Совета министров упрощенным решением вопроса величайшей политической важности. Важно иметь в виду, что Городское управление Первопрестольной столицы на всю Россию заявляет о своем непоколебимом доверии к Великому князю, Верховному главнокомандующему, как вождю наших армий против врага. На этот факт мы должны обратить внимание Его Величества и просить отложить свой отъезд в Ставку и смену командования».

«Нельзя не считаться с тем, — говорит вслед за этим обер-прокурор Светлейшего синода А.Д. Самарин, — что постановление о доверии Великому князю было принято Московской городской думой единогласно. Даже Шмаков и его приверженцы голосовали за резолюцию. При таких условиях было бы трудно квалифицировать ее как революционную. Не революция, а бесконечный страх за будущее. Нам нужно честно, без утайки и оговорок объяснить Государю, что задуманный им шаг, помимо всего прочего, является величайшим риском для династии. Как верноподданные слуги Русского Царя, с которым связаны все судьбы нашей Родины, мы обязаны сказать, что увольнение Великого князя недопустимо, что мы не отвечаем за порядок и безопасность в стране»^{267}. В результате министры в заседании 20 августа (2 сентября), происходившем подлинным председательством Государя, обратились к нему с просьбой не производить смены Верховного главнокомандующего.

21 же августа (3 сентября) все министры, за исключением председателя Совета министров И.Л. Горемыкина и министра юстиции А.А. Хвостова, послали Государю Императору коллективное всеподданнейшее письмо следующего содержания^{268}:

«Всемилостивейший Государь,

Не поставьте нам в вину наше смелое и откровенное обращение к Вам. Поступить так нас обязывают верноподданнический долг и любовь к Вам и Родине и тревожное сознание грозного значения совершающихся ныне событий.