Россия в войне 1941-1945
Шрифт:
Уже в феврале - марте японцы пытались заручиться посредничеством СССР, желая кончить войну с США и Англией. В советской «Истории войны» говорится о нескольких таких мирных зондажах:
«В феврале - марте 1945 г. японское правительство через «частных» лиц - японского генерального консула в Харбине Миякава и крупного рыбопромышленника Танакамару - обратилось к СССР с просьбой о мирном посредничестве между Японией и США. В беседе с послом СССР в Японии Я.А. Маликом 4 марта Танакамару заявил, что «ни Америка, ни Япония не могут взять на себя смелость заговорить о мире. Должна прийти на помощь какая-то, так сказать, божественная сила извне и рекомендовать им помириться». Этой силой, по его мнению, является только Советский Союз.
После сформирования кабинета Судзуки подобные визиты в советское посольство
Стремясь избежать безоговорочной капитуляции перед США, Того 3 июня направил к Малику бывшего премьер-министра Хиротака Хирота. Он подчеркнул желание Японии улучшить отношения с СССР. Вторая встреча состоялась на следующий день, а две другие - 24 июня [279] .
279
ИВОВСС. Т. 5. с. 536-537.
В советской «Истории войны» все эти визиты Хирота к Малику и его предложения о широком советско-японском экономическом сотрудничестве характеризуются как наглость со стороны клики, виновной в стольких вероломных актах по отношению к Советскому Союзу. Тем не менее остается фактом, что Малик согласился четыре раза увидеться с Хирота.
Несмотря на все это, миссия Хирота провалилась, и японское правительство теперь пыталось установить непосредственный контакт с Советским правительством в Москве. 12 июля император решил послать в Москву принца Коноэ, и японскому послу в Москве Сато было поручено уведомить Советское правительство о желании императора. Но все было напрасно. В советской «Истории войны» говорится:
«Предложение японских правящих кругов осталось без ответа со стороны Советского правительства, которое в те дни готовилось к Берлинской конференции руководителей трех великих держав. На конференции советская делегация полностью проинформировала своих союзников о «мирных» маневрах Японии. Все попытки японских империалистов вызвать раскол антифашистской коалиции остались безуспешными» [280] .
В Потсдаме американские военные поинтересовались, когда точно Красная Армия нанесет удар на Дальнем Востоке. Начальник советского Генштаба генерал Антонов подтвердил, что все будет готово к 8 августа, но что многое зависит от результатов советско-китайских переговоров, начавшихся в Москве незадолго до Потсдамской конференции.
280
Там же. с. 538.
Как мы сейчас знаем, американцы в период Потсдамской конференции уже не были, в сущности, заинтересованы в участии СССР в войне с Японией.
Вот что пишет Черчилль:
«17 июля [в Потсдам] пришло известие, потрясшее весь мир… Это значит, сказал Стимсон, что опыт в пустыне Нью-Мексико удался. Атомная бомба создана».
Первой же мыслью Черчилля было, что теперь в войне против Японии можно обойтись без Советского Союза.
«Нам не нужны будут русские. Окончание войны с Японией больше не зависело от участия их многочисленных армий… Нам не нужно было просить у них одолжений… Я сообщил Идену: «Совершенно ясно, что Соединенные Штаты в настоящее время не желают участия русских в войне против Японии».
Не было никакого сомнения, писал он, что атомная бомба будет использована.
«Сложнее был вопрос о том, что сказать Сталину. Президент и я больше не считали, что нам нужна его помощь для победы над Японией… Мы считали, что эти войска [советские войска на Дальнем Востоке] едва ли понадобятся и что поэтому козырь Сталина в переговорах, которым он так успешно пользовался против американцев в Ялте, исчез».
А далее следовало любопытное признание:
«Но все же он был замечательным союзником в войне против Гитлера, и мы оба [Черчилль и Трумэн] считали, что его нужно информировать о новом великом факте, который сейчас определял положение, не излагая подробностей» [281] .
281
Churchill W. Op. cit. Vol. VI. p. 552-554.
В
«Я думаю, что мне следует просто сказать ему после одного из наших заседаний, что у нас есть совершенно новый тип бомбы, нечто совсем из ряда вон выходящее, способное, по нашему мнению, оказать решающее воздействие на волю японцев продолжать войну».
Черчилль согласился с этим «планом» [282] . И вот как это было сделано:
«24 июля, после окончания пленарного заседания… я увидел, как президент подошел к Сталину, и они начали разговаривать одни при участии только своих переводчиков. Я стоял рядах в пяти от них и внимательно наблюдал эту важнейшую беседу. Я знал, что собирается сказать президент. Важно было, какое впечатление это произведет на Сталина. Я сейчас представляю себе всю эту сцену настолько отчетливо, как будто это было только вчера. Казалось, что он был в восторге. Новая бомба! Исключительной силы!… Какая удача!… Я был уверен, что он не представляет всего значения того, о чем ему рассказывали… Если он имел хоть малейшее представление… то это сразу было бы заметно… Ничто не помешало бы ему сказать: «…могу я направить своего эксперта… для встречи с вашим экспертом завтра утром?» Но на его лице сохранилось веселое и благодушное выражение… «Ну, как сошло?» - спросил я [Трумэна]. «Он не задал мне ни одного вопроса», - ответил президент» [283] .
282
Ibid. p. 554.
283
Churchill W. Op. cit. Vol. VI. p. 579-580.
Здесь я должен добавить один очень важный исторический момент, который превосходным образом ставит точки над «i»› в рассказе Черчилля.
Когда в 1946 г. я в частной беседе спросил Молотова, было ли Советское правительство информировано в Потсдаме, что на Японию будет сброшена атомная бомба, он, казалось, удивился, подумал с минуту и затем сказал: «Это сложное дело, и на ваш вопрос следует одновременно ответить и «да» и «нет». Нам говорили о «сверхбомбе», о бомбе, подобной которой еще не было, но слово «атомная» не употреблялось».
Впоследствии я часто думал, был ли ответ Молотова совершенной правдой, и полагаю, что это так. Если бы Трумэн действительно сказал Сталину, что новое оружие представляло собой не просто «сверхбомбу», но атомную бомбу, то почти немыслимо, чтобы Сталин принял это известие так спокойно и весело, как рассказывает Черчилль, и ничего не предпринял в этой связи.
Несомненно, ничто в поведении Сталина или других советских представителей в Потсдаме, после того как им сообщили о новом оружии, не давало понять, что случилось что-то совершенно необычное. Их планы в отношении Японии не изменились ни на йоту. Переговоры с китайцами возобновились в Москве после возвращения Сталина из Потсдама. Не было никакого намека на то, что советские руководители стали проявлять большую нервозность, чем раньше.
Если в этих переговорах с китайцами по вопросу, уже заранее одобренному как Рузвельтом, так и Черчиллем, и было что-то странное, так это то, что китайцы старались затянуть переговоры. Бирнс впоследствии объяснил, что скрывалось за этой тактикой проволочек: «Если бы Сталин и Чан Кайши еще продолжали вести переговоры, это могло бы задержать вступление Советского Союза в войну, и японцы за эти время могли бы капитулировать» [284] . А 23 июля Вашингтон как раз и попросил Чан Кайши затянуть московские переговоры.
284
Byrnes I. All in one Lifetime. New York, 1958. p. 291-299.