Россия выходит в мировой океан. Страшный сон королевы Виктории

Широкорад Александр Борисович

Почти к вечеру, после утомительной гребли под палящими лучами солнца, эта голодная и измученная партия охотников вышла в море и наконец достигла борта «Сынка». Капитан Копыткин, выслушав Колобова, остался очень доволен. Он рассчитывал на меньший погром. Что значило для неприятеля потерять одним, двумя судами более или менее? В этом случае во сто крат важнее и серьезнее было совершенно другое. Окружающее англичан взволнованное, недовольное население индусов теперьвоочию убедилось в силе еще неведомой, о которой до сих пор шепотом передавались сверхъестественные слухи с верховьев Инда.

Идя теперь к югу средним ходом, «Сынок» встретил в Камбрейском заливе английское деревянное судно

«Коллингвуд» водоизмещением 1800 тонн. Весь груз его состоял из нефти в бочках и был адресован в Бомбей на имя торгового дома Максфильд и Кo.

В первую минуту капитан Копыткин хотел поступить с «Коллингвудом» так же, как он поступал до сих пор со всеми деревянными судами, признанными законными призами, то есть сжечь его. Но потом, после некоторого размышления и главным образом по убеждению лейтенанта Никитина, он решился употребить нефть более целесообразно с обстоятельствами времени.

Так как на «Коллингвуде» большая часть экипажа состояла из арабов и негров, очень мало или вообще незнакомых с политикой и не знавших английского языка, то Копыткин оставил их на корабле, сняв с него только несколько человек природных британцев и послав взамен их своих матросов. Лейтенант Василий Михайлович Лидин, живший три года в Лондоне и отлично владевший английским языком, был назначен капитаном «Коллингвуда», а Никитин — его помощником. Перемена личного состава в экипаже этого судна не могла в Бомбее возбудить ни малейшего подозрения, тем более что сам «Коллингвуд» шел первый раз в этот порт, и бывший капитан его не знал ни одного лица того торгового дома, которому нефть была адресована.

Лидину приказано было идти в Бомбей, стать там на якорь, попасть как-нибудь в тот же день в порт и затем, выпустив всю нефть с «Коллингвуда», поджечь ее тем способом, которым делал это Никитин. Бомбей, как должно быть известно каждому, громадный город, столица президентства, обладает лучшим портом на всем западном берегу Ост-Индии. Порт этот всегда переполнен коммерческими судами, стоящими тесно друг подле друга. Там же находятся и самые главные военно-морские сооружения.

После погрома в Сингапуре и Карачи капитан Копыткин полагал невозможным с успехом напасть на этого город. По его предположению, англичане, наверное, сделались опытнее и осторожнее и, конечно, теперь хорошо охраняли днем и ночью вход в Бомбей. Но попытка произвести там пожар с помощью «Коллингвуда» делалась очень соблазнительной, и успех чрезвычайно вероятным, хотя результаты пожара нефти казались многим сомнительными. Только один Никитин уверял, что если ему удастся выпустить нефть вовремя в гавани, и если течением ее не унесет в море, то все стоящие там суда можно заранее считать погибшими, как деревянные, так и железные.

Для ускорения дела «Сынок» подвел на рассвете на буксире свой приз почти на вид самого Бомбея и поворотил в море. Пожар предполагалось сделать во время прилива, что приходилось на около полуночи. Офицеры со своими матросами должны были после поджога выйти на шлюпке в открытое море и по условным огням на «Сынке» и створам маяков найти его.

Тихо, под одними марселями, ведомый лоцманом, «Коллингвуд» вошел на Бомбейский рейд. Бойкий и сметливый саратовский уроженец, когда-то плававший на корвете «Быстром» вокруг света, рулевой Рыбалченко на все приказания лоцмана громко и вполне английским тоном отвечал: «Ес, сэр!» Во-первых, он очень хорошо заучил, что значили «starboard» и «port», [144] а во-вторых, и Лидин при каждой команде лоцмана делал, как бы невольно, очень выразительный и точный знак рукой, куда класть руль. Других слов и разговоров между лоцманом и рулевым быть не могло.

144

Право руля; лево руля.

Впрочем,

если бы они и возникли, то Рыбалченко вышел бы из затруднения. Он уже поплавал довольно и видал виды на своей матросской жизни. Он не однажды пил чистейшие ром и виски на Мальте и в Гобертоуне, Гонконге и Шанхае вместе с англичанами и не однажды с ними же глумился от души над французами, разбавлявшими немилосердно эти напитки водой. Да, этот саратовец совершенно смело и спокойно своей твердой, привычной рукой перекладывал теперь руль «Коллингвуда» с борта на борт и был уверен, что не позже как завтра в ожидании вахтенной смены он будет так же спокойно вертеть штурвалом «Сынка».,

Так как день был в половине, а устанавливавшихся на свои места судов впереди много, то окончательное занятие места у нефтяной пристани отложено было по желанию Лидина до следующего утра, и судно поставили на якорь на месте, указанном начальником порта. Все формальности прошли быстро и гладко. Власти были поражены и, видимо, смущены известиями из Карачи и теперь изучали новые, чрезвычайно строгие правила, выработанные и обнародованные в этот день бомбейским морским управлением.

Молчаливый и сдержанный Лидин приветливо угощал всех бывших у него на службе англичан хорошими сигарами и коньяком, выслушал с большим интересом новости из Карачи, ему, впрочем, хорошо известные. Он неторопливо тянул свой херес во время беседы с представителем торгового дома Максфильд и Кo и удивлялся, что у него с достопочтенным представителем никаких общих знакомых не имеется. Это было и не мудрено, так как, узнав от англичанина, что он из самого северного графства, Лидин объявил себя канадским уроженцем. О, если бы его собеседник знал, что этот мнимый канадец ни более ни менее как природный русак Валдайского уезда.

Лидин был очень рад, когда наконец последний из портовых досмотрщиков оставил его судно, так как впереди ему предстояло еще много работы. Но лишь только все убрались, и начало смеркаться, Лидин приказал открыть трюмы и начал выпуск нефти. Главная работа заключалась в выбрасывании сломанных, бочек на верхнюю палубу. Но благодаря двойной порции коньяку ничего не понимавшим арабам и усердию своих матросов работа шла успешно и быстро. В десятом часу начался прилив, и «Коллингвуд» поворотился кормой к гавани. Приподняв якорь и продрейфовав кабельтова два, он оказался почти в ней. Брошенная с корабля пустая бочка была унесена приливным течением в ту же гавань.

Тогда Лидин, собрав всех черных в свою каюту, запер их на замок во избежании шума и непредвиденных случайностей, и прорубил с обеих сторон борта у самой ватерлинии. «Коллингвуд» стал наполняться водой и медленно погружаться. Нефть, вытесняемая водой, поднялась наверх, выступила на палубу и хлынула в море через прорубленный верхний баргоут. Никитин со шлюпки молча и внимательно наблюдал за струей нефти и убедился наконец, что всю ее несет в гавань на стоящие там суда.

Пробило уже полночь на всех кораблях, а «Коллингвуд» все продолжал медленно уходить в воду. В неподвижном ночном воздухе уже чувствовался запах нефти, что не на шутку беспокоило Лидина, но он не торопился и ждал известий от своего товарища. Наконец в час ночи Никитин вернулся на «Коллингвуд», уже едва державшийся на поверхности воды.

— Пора, — тихо сказал он Лидину, — все готово.

Мигом все арабы были выпущены из-под замка и посажены на судовой барказ. Им сказано было, что судно тонет, и приказано было безостановочно, ради их же собственного спасения, грести против течения на ближайший маяк. Сам же Лидин со своей командой сел в вельбот и последним оставил злополучный «Коллингвуд». Сдавшись по течению в гавань, они опустили ведро и зачерпнули из-за борта воды. Но в ведре оказалось наполовину нефти. Теперь более тысячи тонн ее плавало на поверхности гавани, омывая борта отшвартованных в ней кораблей и пароходов.