Российские этюды
Шрифт:
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.
Главный штаб
Дворцовая площадь, дождь. Гениальный Росси сделал гениальную Триумфальную арку между крыльями Главного штаба. Я даже не знаю, что мне нравится больше – Зимний или штаб. Наверное, штаб. И это правильно! Ведь цари мало видели фасад Зимнего, а вот аркой штаба они любовались
Коллекция импрессионистов. Бегом по залам и вдруг – стоп! Зал с картинами Моне. Я сажусь на диванчик посреди комнаты и не хочу идти дальше. Что же он со мной делает. Как он нарушает правила композиции. Как хорошо он их нарушает! Вот женщина в тени у самой кромки картины. Так нельзя? Можно! Ведь она вместе со мной любуется цветущим садом. Она моя подружка, мы вместе сюда пришли и сидим в уголочке.
Петр
Солнечный день. Он не идет Питеру, да простят меня петербуржцы. Резкие тени, слепящее в прозрачном воздухе солнце. Я у Медного Всадника. Ох, Петр, Петр! Как же тяжело тебе было с родовитыми боярами! Как же ты старался, чтобы Питер был похож на твой любимый Амстердам! Как ты хотел, чтобы Россия была не хуже Европы. Это ты упразднил старославянские цифры-буквы и с тилдами наверху и заменил их арабскими. Это ты упразднил летоисчисление с момента сотворения мира и года стали отсчитываться от рождения Христа. Это ты перенес празднование Нового года на первое января, как давно решил Юлий Цезарь и как это было в Европе. Это ты наделал массу ошибок, выпуская тысячи указов и правил, которым невозможно было следовать. Но тебе многое прощаешь за то, что ты все делал для страны, а не для себя.
Московские ритмы
Москва – жесткий город. Не для романтиков и слюнтяев. И он, зараза, никогда не спит. Проснешься в три ночи и слушаешь гул проспекта Мира. Для разнообразия «ночной волк» на трескучем мотоцикле под окнами проедет. А если вдруг наступит минута тишины, то сосед надумает телевизор посмотреть – ему тоже не спится, ему надо новости узнать.
Тут все стремительно и богато. Даже двор нашего дома стал до безобразия красивым: «резиновые» дорожки, газон, цветочки, скамеечки, у каждой скамеечки урна. Мусорные контейнеры – произведение искусства. Даже трамваи под окнами по ночам ходят шепотом, а в них все чисто и ничего не сломано.
Кругом торчат новые красавцы дома, одежда западная, никаких тебе ботинок «прощай молодость» и толстых кожаных курток «привет из 90-х». Все, кому меньше семидесяти, куда-то спешат. Я, совершенно ошалелый, втягиваюсь в общий ритм и даже в магазин за помидорами почти бегу. Ведь стоять или идти медленно можно только пялясь в телефон.
Санкции? Кризис? Ребята, вы про что! Магазины завалены продуктами, голодных нет. Ну не могут голодные так носиться по улицам! Помню, что если увидишь вымытую черную машину, то это уровень замминистра и выше. Сейчас, кажется, что на дороге все на уровне министров. Не видел я в Москве российских машин. Не приживаются они там.
– Ты бы еще вспомнил, как каждый день на машине от ВДНХ до Ленинского через центр ездил.
– Ага, ездил. И парковался где хотел.
– Ты бы еще войну с Наполеоном вспомнил! Москва стала другой.
Да, Москва стала другой. Немножко чужой. Молчит телефон, в записной книжке все больше зачеркнутых номеров. Но остались места где мне рады, это согревает, это перечеркивает равнодушие шумного города.
– А я не могу без Москвы. В деревне я бы умерла от скуки и тишины. Тут драйв, адреналин, жизнь!
Ага, через пару недель я ощущаю и первое, и второе, и третье. Адреналин выделяется 24 часа в сутки. Даже пакет с мусором я выношу с адреналином, драйвом и чувством, что еще живу. Тут даже у картошки адреналин. Она варится быстрее, чем в американской деревне.
Звоню знакомой:
– Ты на даче? Шашлыки жаришь или укроп сажаешь?
– Ты обалдел что ли? Я пишу текст лекции.
– Это как…
– Вот так! Работать надо!
Да… Днем Москва напоминает Америку. Я прохожу мимо головного офиса Сбербанка. Обеденный перерыв, на улице курит «офисный планктон». Если этих ребят перенести в американский небоскреб, то они ничем не будут отличаться от местных. Разве что более озабоченным выражением лица. Американцы тоже стремительны, но они скрывают свою деловитость. Москвичи ее подчеркивают.
Сидим, выпиваем, закусываем.
– У меня в группе отличный программист, но не могу заставить его работать.
– Так выгони его!
– А где найду такого?
Такие разговоры повсюду. Юристы и финансисты уже не нужны. Нужны технари, уникальные специалисты. Рядом с домом важный НИИ. В 90-е там сдавались помещения под магазины. Теперь здание отремонтировано, утром парковка забита машинами.
Продолжаем выпивать. Слушаю о сложных отношениях на работе. Кто из какой команды, кто стоит за кем. Звучат имена, которые знаю даже я. На столе постоянно пиликающий телефон.
– Я должна быть на связи 24 часа в сутки.
Я с ужасом осознаю, что больше недели не проверял свою рабочую почту. Появляется желание включить планшет, но очередная рюмка гасит этот порыв. Для полного успокоения я вспоминаю чему равен интеграл от косинуса и первые строчки поэмы Лермонтова «Демон».
Московская эклектика
Люблю ли я Питер больше чем Москву? Это вопрос из серии: «Кого ты больше любишь – маму или папу?» Ответа нет. Я писал в своих «Однажды», как спросил полячку про Москву и Питер. Получил ответ, что она больше любит Нью-Йорк. Это, типа, не задавай идиотских вопросов.
Конечно, Москва богаче. Пешеходные улицы, зелень, немыслимая чистота в центре, дорогие, зачастую вопиюще безвкусные дома. Уже появился термин – «лужковский стиль». Это когда снаружи смотрится богато. Я с трудом представляю театр Et Cetera среди старых домов Питера. Или вообразите Церетелевский ужас около Александровского сада, перенесенный на Дворцовую площадь. А что? Квартира Пушкина рядом, персонажи сказочные, Пушкин сказки писал. Какие проблемы? Выкопать канаву от Певческого моста до Дворцовой, налить туда воды и запустить золотую рыбку, старика, старуху и разбитое корыто.