Российские этюды
Шрифт:
Ладно, давайте вспомним, что Москва была купеческим городом и будем любить ее такой. Сытой и богатой. И чтобы было красиво с точки зрения владельцев зданий. Как, например, с точки зрения владельца торгово-развлекательного центра около метро Теплый Стан, где греческие колонны подпирают стеклянный стакан. А чо, знай наших! У греков такого не было. А название какое – «Принц Плаза»! Куда там Лас Вегасу!
Люблю этот сумасшедший город. И не потому, что там прошли лучшие годы. Не потому, что знал все его переулки и мог работать (и работал) гидом и таксистом. И не потому, что не вылезал из музея Истории Москвы и обходил дом за домом, подъезд за подъездом в поисках квартиры, где жил Сергей Есенин. Такие сумбурные города являются
Можно ворчать, что москвичей в городе почти не осталось. Так это тоже московская эклектика. В Нью-Йорке половина жителей еле говорят по-английски, но ведь город живет. И в этом своя прелесть. Особенно, если у тебя хорошее настроение, есть чувство юмора и ты спешишь. На большой скорости все воспринимается отлично. Тебе не нравится какой-то дом? А где он? Уже позади, а ты летишь и видишь то, что тебе нравится. Вот залетел ты в парк Музеон и появилось чувство, что попал на кладбище с десятками надгробий. Не нравится? Подними голову и полюбуйся на Петра Первого у штурвала. Тоже не нравится? Поверни голову налево и полюбуйся куполами храма Христа Спасителя. Опять не нравится? Тогда перейди мост и зайди в квартиру, где жила Муму.
Муму
Бедную Муму утопили как раз напротив Музеона. Жила она с Герасимом в пристройке дома Тургеневых. Около дома газон, где гуляла легендарная собака. В самом доме мало что интересного. Как неинтересен Тургенев со своим нытьем и вздохами. Про его мамашу я скромно умолчу. Там я долго смотрело на портрет Луи Виардо, мужа Полины Виардо, и не понимал, как Полина могла оторвать взгляд от такого красавца. Ну это, конечно, не мое дело. Любовь всегда неразумна. Особенно в треугольниках.
Третьяковская галерея
Третьяковка. Ну как же вышневолоцкому провинциалу без нее! Первое, что обрадовало – Лаврушенский переулок стал пешеходным и очень милым. Слово, конечно, слюнявое, но там и правда мило и приятно. Переулок упирается в пешеходный мостик через Канавку, с которого я любовался фонтанами на самой Канавке. Неужели Церетели опять работает в Москве? Надеюсь, это было временно, к празднику.
В самой галерее я впервые задержался в зале портретов времен Елизаветы. Такое чувство, что все персонажи были немножко больны или неправильно питались. Все, кроме Разумовского. Я аж возгордился за моего родственника! Правильно Елизавета его выбрала. Умела она жить красиво.
Екатериной Великой я восхищался всегда. Ей и писавших ее художникам я прощаю все. И кто мог подумать, что скромная София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская станет жесткой и умной правительницей. Ну, ладно, я пишу про Москву, а не про историю. Пора от великого перейти к главному, к «об выпить и закусить».
Выпить и закусить
С этим для меня в Москве почти все нормально. Мясо, картошка, помидоры, огурцы и хлеб были в каждом магазине. Точнее, в тех двух, куда я ходил. Сыры… Для меня сыр тем вкуснее, чем он больше похож на российский. Российский сыр присутствовал. Грузинские и итальянские вина в ресторанах и магазинах были настоящими. Коньяк я привез с собой. «Серый Гусь» стоил сумасшедшие деньги, я пережил без него. Липтоновский чай в пакетиках был везде. Я знаю, что это не чай, но мне нравится.
Теперь о слове «почти» в предыдущем абзаце. Картошка была желтая и сладкая. Ребята, а где моя любимая «синеглазка»? Скажете, что места надо знать? Скажите, а то не было чувства полного удовлетворения.
Подмосковье, Пушкино – город, где я заканчивал школу. Раньше это было тихое дачное место. Сосны, клены, деревянные домики. Известная барахолка, где после революции торговали краденым. Маяковский, Пришвин, Паустовский, Демьян Бедный… Потом идиллия кончилась. Пятиэтажки, железные гаражи, драки между районами на танцплощадке. Деревянные дома ломали, появились девятиэтажки, потом началась точечная застройка. Торговые центры, щиты с рекламой, церкви-новоделы, глядя на которые не хочется узнать имя зодчего. Зато быстро. Ярко, чистенько, безлико. Сейчас Пушкино напоминает один из московских районов, только жители одеты попроще, а на улицах можно увидеть «лады» и даже «волги». Просторные двухкомнатные квартиры с видом на реку за 100 тысяч долларов.
Привокзальная площадь. Автобусы с кондукторами, облезлая водонапорная башня – практически единственный памятник старины. Ленин на постаменте покрашен серебряной краской. Он уже никуда не указывает, а скромно держит свернутый лист бумаги и о чем-то думает.
Московский проспект – пусть мы из Пушкино, но проспект-то московский! Вот дом, где я жил. Пластиковые окна, застекленные балконы, домофоны, свежепокрашенные металлические заборчики, стандартная детская площадка, новенькие скамейки у подъездов. Двор пуст, на скамейках никого нет. Старые жильцы умерли или уехали. Новые не знают даже имен соседей по площадке. Да и зачем? Все работают в Москве, приезжают усталые, скорее за дверь, в свой маленький мир, где телевизор, компьютер и любимый диван.
Иду дальше. Вот заброшенная фабрика, где я полгода числился разнорабочим, копая какие-то канавы. Улица Нижняя Слободка. Тут еще остались деревянные покосившиеся домики. Место известное. «Там вам голову оторвут и в глаза бросят», – так Паустовский писал про Тайнинку. Ха! Тайнинка – это пансион благородных девиц, по сравнению с Нижней Слободкой. Но это наш район, тут жили свои. Это не Акуловские или Новодеревенские. Этих надо было нещадно бить при первой возможности. За что? А так, чтобы знали, кто в Пушкино хозяева.
Но сейчас цветет черемуха, синеет небо, рядом торчат «лужковские» дома-башни. Время, когда «пригорок Пушкино горбил Акуловой горою», давно ушло.
Гаражный кооператив. Кирпичные стены, бурые железные двери. Как же хорошо мне тут было! Запах масла, бензина, водка, соленые огурцы, черный хлеб, сало. Сосед, который знал про машины все. Теперь он стал председателем кооператива. Ему за семьдесят, но держится молодцом. Узнал, обнялись, вспомнили, как чинили помятую дверь моей «копейки». Нет, он больше не пьет и не курит. Сели на бревнышко, поругали начальников. Начали с Пушкино, кончили ООН. Мы всегда с ним ругали начальников – нельзя нарушать традиции. Заодно прошлись по мировой электронной и автомобильной промышленности, энергетике, образованию, культуре и науке. Если коротко, то мир скоро рухнет. И все начнется с краха его гаражного кооператива.
– Подвезешь до кладбища?
Он кивает на свою «Оку» и вздыхает. Все понятно, иду к автобусу.
Капитан
– Ты где?
– Стою у серого скучного здания.
– Это секретный институт. Ты туда не лезь.
– Пристрелят?
– Эти могут!
Капитан на своей любимой «ауди». Я пристегиваюсь и закрываю глаза. Потом открываю. Мы не в центре, едем на дачу, машин мало и, значит, езды на двух колесах сегодня не будет. Мелькают новостройки, машина идет почти бесшумно.