Российский колокол № 3 (45) 2024
Шрифт:
– Остановимся на минуту? – Муж выглядел довольным.
Он выбежал из кондитерской, двумя руками обнимая торт, постучал ногой:
– Открой!
– А что же ты не сказал? Взяли бы с собой! Женечка любил сладкое.
– Ир, – муж обернулся, – это Олегу. У него день рождения. Я от себя перевод скинул, от тебя торт заказал «Любимому сыночку – 25».
Молчание вязло в ушах.
– И много ты ему скинул?
– Какая разница?
– Пусть работать идёт!
– Он работает!
–
– Он мёртв!
– Не ори на меня! Когда поедешь продлять договор?
– Никогда. Хватит!
– Жалко, да? Денег проклятых жалко на сына потратить? Ты и так на тарифе сэкономил, один звонок в день! Ни видео, ни фото, ни подарков!
– Сыну – не жалко. А Соболя с бандой я уже три года кормлю.
– Нашёлся кормилец!
Она смотрела на малиновые от гнева уши с белыми чешуйками отслоившейся кожи, виски, усыпанные бисеринками пота, и ненавидела мужа так, что внутри тоненько дрожала струна. Наверное, последний нерв натягивался, чтобы лопнуть.
Торту Олег обрадовался:
– Почти как в детстве! Помнишь медовик?
От поцелуя она не успела увернуться, но щёку вытерла, поймала осуждающий взгляд мужа и зло поджала губы.
– Мам, пап, спасибо за праздник! Я с друзьями посижу, буду поздно!
Хлопнула дверь.
Пока муж брился, она быстро схватила телефон, чтобы перевести деньги на продление.
Но гад поменял пароль.
Так её и застукали: плачущую, с телефоном в руках.
– Ира, что ты делаешь?
По щеке текла капелька крови – порезался, а вытереть не успел.
– Какой у тебя пароль?
– Что ты делаешь?
– Пароль сказал мне быстро!
Она перешла на крик.
– Я повторяю. – Чем больше росла злость, тем спокойнее становился голос. – Что. Ты. Делаешь.
– Мне нужны деньги!
– И ты хотела украсть?
– Почему ты не оплатил договор?
– Ира, я с тобой развожусь.
Стало очень легко.
Муж собирал сумку, а она улыбалась, подсчитывая: трёшку продать, купить однушку. Олег съедет, не придётся готовить. Тариф поменяет, будет звонить Женечке по видео.
– Олегу я скажу. Он поймёт.
– Проваливай!
Дверь снова хлопнула.
Евген проснулся в пять пятьдесят пять.
«Зачем так рано?» – никогда этот вопрос не приходил в голову.
Пока чистил зубы, смотрел на тюбик пасты: «Когда я её купил?» Понял: не помнит.
Кофе.
Яичница.
Яблоко.
Почему в корзине их всегда четыре?
Проверил сообщения: написал только Владимир Иванович. Евген смахнул оповещение, не просмотрев. Каждый день одно и то же!
Пора
Эхо шагов гулко раздавалось в подъезде, решил спуститься пешком, хотя жил на четырнадцатом.
Никто не встретился в коридоре.
Ни звука за одинаково коричневыми дверями.
Бледное помятое небо ещё не проснулось, морщилось пухлыми облаками. Не кричали птицы, не шумели машины, не было прохожих.
Он сунул руки в карманы и свернул налево, а надо было направо.
Улица мигнула, Евген споткнулся и протёр глаза.
– Хрень какая-то.
Ещё один поворот.
Перекрёсток.
Здание офиса.
– Вот блин!
Он развернулся, пошёл прочь, потом побежал, пока не врезался в знакомые двери.
– Что за!..
Евген выставил руки, пошёл, пятясь, обратно, машинально считая:
– Раз, два, три, четыре, пять, шесть – двери.
Чтобы не закричать, укусил руку – больно!
Закрыл глаза, побрёл вперёд – лбом стукнулся в гладкое стекло: двери.
– Это. Блин. Грёбаный. Сон.
Оля читала про осознанные сновидения. Главное – увидеть руки и зафиксировать образ.
Он сел прямо на асфальте и уставился на ладони.
Пальцы дрожали.
Вот заусенец.
Вот след от укуса.
Зазвонил телефон.
– Мама! Привет! Наконец-то ты позвонила!
Евген обрадовался, как маленький.
– Здравствуй, сыночек! Как дела?
– Да что-то с головой не то.
– Что случилось? – Испуг просочился сквозь трубку, и Евген испугался тоже, а поэтому словно протрезвел и вспомнил: Оля Пялкина умерла.
– Не знаю, мам, кружится как будто. А ты про Олю узнала?
– Отдохни, Женечка! Может, на работу не пойдёшь?
– Хорошо, – послушно повторил, – не пойду. Узнала?
Мать вздохнула, как будто набираясь храбрости:
– Оля разбилась. Неудачный прыжок с парашютом.
– Значит, всё же прыгнула. – Почему-то стало обидно. – Не знаешь, она одна была?
– Что?
– Ничего. Жалко.
– Жалко. Может, врача вызвать?
– Я зайду в кафе, выпью воды. Пройдёт. Спасибо, мам.
– Я люблю тебя, сынок!
– Я тебя тоже. А ты как?
Мать удивилась, забормотала что-то невнятное, и Евген понял, что раньше никогда ни о чём не спрашивал.
Почему?
После отбоя долго смотрел на список входящих: ему звонила только мама. Он не звонил никому.
В кафе не было ни единого посетителя.
– Ваш столик свободен, – дежурно улыбнулся администратор.
– Вам как всегда? – Официантка возникла словно из-под земли.
– Бутылку воды.
Через минуту принесли поднос. Приборы, тарелки, хлеб – всё, кроме заказанного.