Рота уходит в небо

Тамоников Александр

— Слушай боевой приказ. В целях обеспечения выполнения поставленной задачи приказываю организовать круговую оборону. При появлении противника открывать огонь всеми имеющимися средствами. Боезапас экономить. Отстреляв боекомплект, встречать противника врукопашную, тем самым вновь вооружаясь. Стоять на высотах до конца. Покинувших свои позиции и побежавших уничтожать, как врага. Командование на Большой высоте принимаю на себя, на Малой возлагаю на капитана Егорова. Капитану Ланевскому обеспечить огневое прикрытие со стороны аула и остатков лесного массива.

Общее руководство опорным пунктом осуществляю я. Все изменения в дислокации – только по моему приказу. В случае моей гибели или выхода из строя командование сводной ротой переходит к капитану Егорову, далее по команде к командирам взводов. Связь держать постоянно. Это все! Товарищи офицеры! – Офицеры поднялись. – Будут ко мне вопросы?

— Ясно все!

— Выполнять приказ!

— Есть!

Николай внимательно следил за Косыми Воротами. Рядом находился его друг. Они молча всматривались в горный проход. Время приближалось к полудню. Вновь начался дождь и поднялся ветер. Сколько продлится затишье перед боем, не знал никто.

Костя сел на дно окопа. Колян продолжал стоять, контролируя свой сектор.

— Коль? – позвал друга Костя.

— Ну?

— Ты мне вот о жизни своей веселой, деревенской, рассказывал.

— И че?

— Хочу спросить. Представь, вот сейчас, если бы кончился бой, чехи отвалили бы, нас вернули в часть и дембельнули, что ты первым делом сделал бы?

— Я? Нажрался бы до чертиков.

— А если серьезно?

— Серьезно? Че об этом говорить? Не будет же ничего, и не уйдем мы с этих проклятых высот. Судьба, видать, нам такая – подохнуть здесь.

— Я слышал, Шах про какую-то тропу говорил командиру, мол, уйти по ней можно. А Шах пустозвонить не будет.

— Не пойму, о чем это ты?

— Может, Доронин решится и даст команду на отход?

— Да? А раненые? Их что, бросить здесь? Или пристрелить?

— Я не о том, Коль.

— А о чем, объясни?

— Да так.

— Тогда думай, что говоришь. Сам же не уйдешь, че попусту бакланить?

— Не уйду. Просто подыхать неохота молодым.

— Подыхать никому неохота и никогда.

— Может, помощь подойдет?

— Может, и подойдет, но дождаться ее мы вряд ли успеем. Еще пара мощных атак, и сметут нас к едрене фене.

— Это точно. Я знаешь о чем думаю? Какой же я балбес был на гражданке. Гулял, пил, дерзил, жил в пьяном тумане. Вспомнить дельного нечего. Не то что дни, месяцы не считал. А сейчас? Сейчас другое дело. Сейчас бы за денек дома, казалось, все отдал бы. Даже согласился бы вернуться обратно, сюда, вот в этот самый окоп. Лишь бы дали жизни глотнуть немного. Просто одни сутки побыть дома.

— Не скули, Кость. Каждый сейчас дорого заплатил бы за такие сутки. Я вот тоже, ну что в жизни видел, кроме своей деревни да сейчас этих гор, пропади они пропадом? Да ничего. Тоже пьянки, драки, ерунда разная. И думал, так и должно быть. Как же иначе? А ведь можно и иначе. Но что об этом говорить? Все же права была наша деревенская Глоба – смерть моя громкой будет, это точняк.

А ведь говорила – не принесешь яйца, не сбудется ничего. Обманула, плесень.

— Да ладно, ты че, веришь в пророчество какой-то старухи?

— Тут верь не верь, а все по-ейному складывается.

— И все же, Коль, если выберемся из этой переделки, что будешь делать? Вернешься в деревню после службы?

— Сначала, конечно, к предкам. А потом куда-нибудь в город. Учиться буду. А не поступлю, в контрактники подамся. В десант.

— А я женюсь, Коль.

— Ну и дурак.

— Почему дурак? Женюсь, тебя в свидетели приглашу, сниму квартиру, на работу устроюсь и заочно в университет.

— Помечтай! Чтоб быть женатым, работать, да еще в университет? Ничего у тебя не выйдет. Ты уж выбирай – либо работать, либо учиться.

— Думаешь, не потяну?

— Хорош пургу гнать! Сначала отсюда, вот из этого окопа, выйти надо. Эх, блин, наступали бы, что ли? Не могу терпеть. Тошно. У нас сколько патронов осталось?

— Цинк.

— Значит, магазинов на тридцать. Сходил бы еще выпросил?

— Сами принесут.

— А тебе трудно? Вот кончатся в бою, запрыгаешь тогда. Иди сходи.

— Ладно.

Костя неохотно встал, пошел по траншее к КНП, где хранились поскудевшие остатки ротного арсе-нала.

Колян продолжал наблюдение. Разговор с Костей разбередил ему душу. Стало так жалко себя и обидно за бессилие что-либо изменить, что слеза невольно пробежала по щеке. Колян быстро смахнул ее, не дай бог кто увидит, и крепко прижал приклад своего «РПК» к плечу.

Костя вернулся скоро. Принес еще один цинковый ящик патронов.

И тут же затишье закончилось. На позициях стали рваться мины, пущенные откуда-то с гор. Стреляли довольно прицельно, и мины ложились либо в цель, либо совсем рядом, осыпая укрывшихся бойцов градом раскаленных осколков. В траншее раздались крики боли.

Колян, прижавшись к стене окопа, заговорил:

— Этого нам только не хватало. А лепят-то как, почти все в цель.

— Ты же сам говорил, что минометы – это фуфло и точно бить из них невозможно.

— А я и сейчас говорю, что фуфло. Только разница, в чьих руках эти проклятые трубы. Наши – так мимо били, а эти ничего, кучно, чтоб им сдохнуть.

Минометный обстрел резко прекратился.

— По нервам бьют, Кость. Мол, сидите, тряситесь, ждите, когда по новой влупим. Козлы!

Николай приподнял голову, выглянул наружу и тут же выкрикнул:

— Шухер, пацаны, духи идут!

Он выбросил ствол пулемета на бруствер, не выдвигая опор, и, прицелившись, дал короткую очередь.

— А, падла! Получил?

Коля ругался и стрелял. Весь опорный пункт открыл огонь. Боевики короткими перебежками, от валуна к валуну, подкатывали все ближе, неся большие потери. Но из прохода шла очередная партия, и, несмотря на плотный огонь, враг неумолимо приближался. Костя стрелял из своего «АК-47». Он старался бить прицельно, экономя патроны, и ему удавалось удерживать короткие очереди.