Рота
Шрифт:
– Ну, так я… – промямлил Числов и зачем-то махнул пакетом. Анна вдруг всплеснула руками:
– Сережа! А как же вы Александру-то позвоните? Пойдемте, поднимемся наверх, от меня и звякнете…
Числов даже не заметил, что она назвала его на «вы» – хотя в «Плазе» несколько раз на «ты» вроде бы называла. Не подумал Сергей и о том, что в сумочке у Анны Дмитриевны лежит мобильный телефон, с которого позвонить можно, никуда не поднимаясь… А бывает такое – вроде вещь очевидная, а в голову не приходит. Сразу двум, в общем-то, неглупым людям.
В огромном, чистом и очень светлом подъезде-холле Анну поприветствовал уставным вставанием
– Доброй ночи, Анна Дмитриевна.
Анна отреагировала на приветствие лишь легким кивком.
…В лифте они друг на друга не смотрели – слишком наросло внутреннее напряжение у обоих…
…Когда вошли в квартиру – Числов сразу понял, что она не просто очень большая, а огромная. Наверное, когда-то это были несколько квартир, которые объединили в одну… И везде, начиная с прихожей, висели картины – в таких же золоченых рамах, которые Сергей видел во время короткой пробежки по Русскому музею… Может быть, эти рамы и были как раз оттуда, помнится, Анна что-то, смеясь, рассказывала о невероятных запасах старых рам в подвалах Русского музея.
Анна перехватила взгляд Числова и улыбнулась:
– Здесь много чего интересного. Картины, кстати, в основном еще от дедушки, а не от… Муж, он… Он не очень интересовался живописью: Пойдем, я настоящего Айвазовского покажу… Хочешь?
– Хочу, – выдавил через пересохшее горло Сергей и добавил зачем-то через паузу: – Айвазовского.
Анна повела его через какие-то темные комнаты и коридоры – свет не включала, но абсолютной темноты не было, везде темноту превращали в красивый полумрак искусно закамуфлированные источники легкой подсветки.
– Вот, – сказала наконец Анна. – Это Айвазовский. Самый что ни на есть настоящий.
На картине было нарисовано море. Числов смотрел на масляные волны и переминался с ноги на ногу. Потом он ощутил руку Анны на своей спине, но все еще боялся ошибиться.
– Да ну же! – чуть ли не выкрикнула она уже почти со злостью и развернула Числова к себе лицом. И они начали целоваться – жадно, нежно, грубо и по-всякому… Про Айвазовского, конечно, забыли – ну да, наверное, он, если и узнал про это на «том свете», не обиделся…
Они накинулись друг на друга так, как могут накинуться два молодых, здоровых человека, очень понравившиеся друг другу физически и очень сильно изголодавшиеся по противоположному полу. Есть такая известная поговорочка: «Голод – лучший повар». М-да. А плюс к этому всему в их встрече были авантюрность, интрига, азарт и томление, с учетом всех этих ингредиентов «винегрет» получался довольно-таки крутого замесу. Легкая эротика стала быстро перерастать в не такую уж легкую еще под всё тем же многострадальным Айвазовским… Потом они свалились на какую-то кушетку, а с нее на ковер… Потом черт знает что пошло на каком-то старинном столике, там у Числова случилось даже некое помрачение (или раздвоение) сознания: ему, в частности, по сенсорным ощущениям казалось, что он входит в Аню сверху и – как бы это сказать поприличнее – традиционно, что ли, но, повернув голову в сторону старинного зеркала, с удивлением увидел захватывающую картину орального соития… Как-то они все же добрели до спальни – там безумие продолжалось… И черт его знает, сколько прошло времени, когда голый Числов пополз искать ванную – естественно, он заблудился, и голая Аня, смеясь, пришла ему на помощь. Она взяла его за руку и потащила в другую сторону:
– Пойдем
– Да? – не особо уже удивился капитан. – А еще какие есть?
– А еще есть перламутровая. И ванная для гостей.
– Понятно…
Розовая ванная показалась Числову похожей почему-то на рубку космического корабля. Анна, смеясь, включала разные подсветки, какие-то струи воды, бьющие из стен и пола… Потом они забрались в огромный бассейн-джакузи, чуть было не утонули там – но все, конечно, обошлось…
Забылись они уже утром – тесно и крепко прижавшись друг к другу, будто боялись потеряться во сне. Числову ничего не снилось. Он провалился в очень хороший глубокий сон – словно упал в обморок. Засыпая, он, наверное, испытывал эмоцию, близкую к счастью, сам-то он об этом подумать не успел, на мысль не хватило ни сил, ни времени.
…Многие умные люди повторяли одну простую истину: счастье – это мгновенное состояние человеческой души. Долгим оно не бывает, и остановить прекрасное мгновение не под силу обычному человеку, а Мефистофель является не ко всем, и слава богу.
Капитан засыпал счастливым, обнимая женщину, которой у него никогда в жизни не было и о которой он, может быть, мечтал в своих еще юношеских грезах, а проснулся словно от толчка, ощутив тревогу… И снова, как накануне в Гранд-отеле, – снова вместо стен сонной квартиры пригрезился ему чеченский пейзаж – въезд в Рошни-Юрт…
…Чувство тревоги вырвало Числова из эйфорического сна, наверное, все-таки не случайно – его рота готовилась «чистить» село…
…Самохвалов на построении, срывая голос, заканчивал доведение задачи:
– …Зачищаем тщательно, чтоб ни одна блядь не выскочила. Мы – берем в охват. В самом селе работают внутренние войска. Вот командир взвода ВВ – капитан Минаев. Орлов! Завьялов! Саранцев! Все, кто с ним, – любить, как папу с мамой. Больше, чем меня! Панкевич, твой – дальний въезд, двух спецназеров приданных заберешь. Все! Командирам взводов распределить личный состав по расчету… Минаев, дай схему…
…Числов в далекой петербургской квартире даже головой потряс, но «чеченский морок» не уходил, не давал забыться сном, а может, просто навалил свой сон – тревожный вместо счастливого и беззаботного…
…Рыдлевка смотрел на бойцов своего взвода красными воспаленными глазами:
– …С брони на броню – по моей команде. И дистанцию, держать дистанцию… Плавно, по колее. Не съезжать! Кто что заметит, сразу стоп – и доклад. «Кроты» «Саперы.» – не спать! Слушать сигналы. Вместо Родионенко – Федоров на замыкание. С ним – Коняев и Гусев. Федоров, не щелкай варежкой – смотри за молодыми. Считай – твой дембельский аккорд. Гусев, варежку закрой – кишки простудишь… Да, по поводу варежек… Сержант Николаев, где варежки Мургалова?
Маугли нехотя начал снимать неуставные кожаные перчатки. Панкевич зло катает желваки по скулам, ждет, пока Маугли не спрячет перчатки:
– Мургалов… После дембеля носи хоть мухту на бретельках… А сейчас – не заводи… Ну, все… К машинам…
Некоторые из солдат полуукрадкой перекрестились. Коняев тихонько спросил у дембеля «дяди Федора»:
– А что такое «мухта»?
Федоров ничего не ответил, только тягуче сплюнул на мерзлую землю…
…Числов застонал, обхватил голову руками и тут же почувствовал прикосновение женских рук – они несли тепло и покой, они несли радость, но все же… все же они не могли полностью «отключить» чувство тревоги…