Ротшильды. История династии могущественных финансистов

Мортон Фредерик

Вот что писал о Джеймсе Гейне:

«Я люблю навещать барона в его кабинете в банке, где я, как философ, могу наблюдать человеческую природу… люди склонялись и расшаркивались перед ним. Это такой изгиб спины, который сможет воспроизвести далеко не каждый акробат. Я видел, как люди, подходя к кабинету барона, складывались буквально пополам, как будто к ним подключили вольтову батарею. Они ведут себя так же благоговейно, как вел себя Моисей, когда понял, что ступил на святую землю. Моисей тогда снял обувь, и я уверен, что все эти бесчисленные финансисты, осаждавшие Джеймса, также сняли бы свои ботинки, если бы не боялись осквернить воздух запахом потных ног. Кабинет Джеймса – весьма примечательное место, где вдохновляешься высокими идеями, так же как при виде морских просторов и звездного неба. Здесь можно видеть, как

мал человек и как велик Господь».

Этот отрывок прекрасно иллюстрирует двойственное отношение Гейне к своему другу. Немецкий Байрон хорошо осознавал, что для Ротшильда – он всего лишь ценный экземпляр в его коллекции знаменитостей. Однажды Джеймс устроил большой прием для группы финансистов. К десерту был приглашен Гейне, который должен был поддержать интеллектуальную беседу и придать блеск мероприятию. Однако десерт подали, а Гейне не появился. За ним отправили посыльного, но он вернулся один. Гейне не явился и послал своему покровителю записку с извинениями, которая заканчивалась словами: «Господин барон, я всегда пью кофе там же, где обедаю».

А вот еще один отрывок из Гейне: «…я пришел навестить господина барона и в коридоре столкнулся с одетым в атлас и золото лакеем, который выносил золотой горшок господина барона из его комнаты. Навстречу шел какой-то биржевик. При виде лакея он остановился и, сняв шляпу, низко поклонился этому важному сосуду… Я постарался сохранить в памяти имя этого человека, поскольку уверен, – в скором времени он станет миллионером».

Были и более едкие комментарии. Людвиг Бурн в то время был не менее известным литератором, чем Гейне, и к тому же уроженцем той же самой еврейской улицы во франкфуртском гетто. Он автор следующих сардонических строк, посвященных мальчикам-Ротшильдам:

«Было бы благословением Божьим, если бы все короли были свергнуты, а их троны заняли представители семьи Ротшильд. Только подумайте о преимуществах. Новая династия никогда не будет связываться с займами, поскольку ей, как никому, хорошо известно, насколько это обременительно для заемщика, которому приходится выплачивать по нескольку миллионов в год. Исчезнет коррупция среди министров, как открытая, так и косвенная. Кто в этих условиях будет давать им взятки и зачем? Такого рода пороки станут историческим прошлым, и мораль восторжествует».

Но по существу, все французские короли после Наполеона I были свергнуты с трона (за исключением Людовика XVIII, который умер на посту). Джеймс принимал самое активное участие в делах каждого царствования. Но с воцарением каждого нового правителя он становился еще более могущественным. Они с Бетти так умело вели свой салон, что при любой волне оказывались на ее гребне.

31 июля 1830 года внезапно прервалось правление короля Карла X. Казалось бы, его коллапс неизбежно повлечет за собой коллапс барона Джеймса. Он был правой рукой режима, контролирующей все финансовые операции. Король поручил ему осуществление конвертации пятипроцентного государственного займа в трехпроцентный – это была сделка гигантского масштаба. Он финансировал участие Бурбонов в гражданской войне в Испании в 1820-х годах. Знак Почетного легиона ему вручил Бурбон. Он был неотъемлемой частью того, что в народе получило название «бурбонная чума».

Но так или иначе, казалось, что Ротшильд был абсолютно не готов к переменам, произошедшим в июле 1830 года. Его конкуренты предпринимали все необходимые предосторожности, а прекрасный Джеймс продолжал давать балы, которые посещал герцог Шартрский и герцог Брунсвикский. Создавалась впечатление, что он погружен в полуденную летнюю дрему и не замечает, как на улицах как грибы растут баррикады. Старый король бежал. Народ возвел на престол Луи-Филиппа, сына Филиппа Эгалите [3] , который, очевидно, был ревностным сторонником либеральных идей. Консерватора Ротшильда ожидало страшное пробуждение.

3

Филипп Эгалите (1747–1793) – герцог Орлеанский, во время Великой французской революции отказался от титула, взял имя Эгалите, то есть равенство, присоединился к революционерам, участвовал в работе конвента, в 1793 году обвинен в измене и казнен (Примеч. пер.).

Но

вдруг через месяц после переворота к «гражданину королю» отправляется депутация с поздравлениями по случаю восшествия на престол. И кого же мы видим среди представителей народа? Ну конечно, барона Ротшильда. Кто остался с королем после церемонии и кого король удостоил длительной приватной беседой – конечно, барона Ротшильда. Джеймс, ближайший сподвижник Бурбона, становится другом, финансовым советником и постоянным сотрапезником нового величества.

Возможно, Джеймс был свежеиспеченным мультимиллионером, что же касается нового монарха – то он тем более был свежеиспеченным монархом. Барон Джеймс учел этот факт, и благодаря его усилиям сотрудничество этих двух «свежеиспеченных» сильных мира сего стало тесным и плодотворным. Под влиянием Ротшильда Франция превратилась в настоящий рай для крупной буржуазии. Звезда барона сияла, как никогда, ярко. Банк «Братья Ротшильд» получил фактическую монополия на все государственные займы. Этот же банк вел частные инвестиционные счета монарха. Теперь не кто иной, как Джеймс, формировал внешнюю политику Франции. Его величество часто удостаивал своим посещением вечера, устраиваемые Бетти, а Джеймс получил наконец Большой крест ордена Почетного легиона.

Прошло восемнадцать лет. Баррикады снова выросли на улицах Парижа. И Джеймс, как в прошлый раз, встретил революцию танцуя. 23 февраля 1848 года он танцевал на балу австрийского посланника. 24 февраля 1848 года «гражданин король» бежал. Чернь вывалилась на улицы, разгромила Пале-Руаяль, разрушила до основания королевский замок в Нейи и начала поджигать «капиталистические радости», в число которых попала и вилла Ротшильдов в Сюрезне.

Джеймс отправил жену и дочь в спокойный Лондон, предоставил министру революции Ледри-Роллену 250 тысяч франков на «патриотические цели». Затем он написал и опубликовал письмо, предназначенное временному правительству. Это письмо сохранилось и до сих пор висит на стене кабинета Ги де Ротшильда. В этом письме Джеймс предлагает выделить из своих средств 50 тысяч франков для поддержки тех, кто получил ранения во время уличных боев. Письмо датировано 25 февраля – а это первый день эры, наступившей после падения Луи-Филиппа. Джеймс по-прежнему был всемогущим волшебником, как и во времена битвы при Ватерлоо. Джеймс был все так же выдержан, стремителен и результативен, как и во времена контрабандной переправки золота Веллингтону. И он опять оказался победителем. Через пару недель даже самые фанатичные республиканцы прониклись к нему уважением.

Издатель радикальной газеты «Рабочий набат» писал:

«Вы – олицетворенное чудо, сэр. Луи-Филипп повержен, конституционная монархия и парламентские методы выброшены за борт… Но Вы выжили. Финансовые князья раздавлены, а их банки закрыты. Ведущие промышленники и владельцы железных дорог трясутся от страха. Все разорены, и банкиры, и торговцы, и рантье, и владельцы заводов и фабрик. И только Вы стоите среди руин, целый и невредимый… Состояния исчезают, слава меркнет, суверенные права нарушены… но верховный правитель нашего времени по-прежнему на своем троне; но и это еще не все. Вы могли бы покинуть эту страну, где, говоря словами вашей Библии, горы дрожат и бегут, как овцы. Вы остались, доказав, что Ваше могущество не зависит от власти древних династий… Вы не пали духом, Вы не покинули Францию. Вы больше чем просто государственный деятель, Вы – символ доверия. Разве не пришло время, когда банки, могущественный инструмент средних классов, должны удовлетворить чаяния народа?

…Деньги короновали Вас, а теперь Вы можете достигнуть славы. Неужели Вы не слышите этого призыва?»

Призыва он не услышал. И по многим причинам. Джеймса приглашали стать одним из министров – но не успел он к ним присоединиться, как их всех сместили. Луи-Наполеон просто вышвырнул их, как только был избран президентом Франции в декабре 1848 года. Прошло четыре года, и он провозгласил себя Наполеоном III, императором Франции милостью Божьей и волею народа.

Казалось бы, теперь Джеймс действительно сел на мель. У него не было позитивных связей с этой новой властью. Напротив, было общеизвестно, что он и его братья построили свои состояния на поражении Наполеона I, который приходился дядей теперешнему Наполеону Бонапарту. Но что было гораздо серьезнее, все финансовые советники нового императора были злейшими врагами Джеймса.