Роузуотер
Шрифт:
– Меня не учили говорить или торговаться с инопланетянами, Феми.
– Для тебя я миссис Алаагомеджи. И ты сказал, что можешь это сделать.
– Я сказал, что постараюсь. Это не одно и то же. Ты же меня не с отрядом солдат послала, хотя разницы бы никакой не было.
– Исполнительный орган О45 – все мертвы или в коме.
– А я тут при чем? Они проявили агрессию, и чужой среагировал соответственно. Я зашел внутрь после этого, помнишь? – Я сопротивляюсь искушению намекнуть Феми, что теперь командует она, а она этого хотела уже давно. На ней облегающий красный костюм и туфли на высоком каблуке. Кто прибывает
– Нельзя подставить того, кто на самом деле совершил преступление, голова ты ямсовая.
– Да плевать. Значит, спровоцировала. Просто заплати мне, и я уйду.
Тут Феми вообще начинает смеяться. Ей весело.
– У тебя в черепе термит, и он жрет твой мозг, Кааро. Позвонил бы ты доктору, или экстерминатору, или еще кому.
– Ладно. Не плати. Сходите, пожалуйста, нахуй, миссис Алаагомеджи. – Я пытаюсь уйти, но солдаты не позволяют мне. Я заглядываю одному из них в глаза, а там ничего нет. Ни любви, ни злобы, только пустое, бесчувственное подчинение. Он мясной робот, а вовсе не человек. Это меня пугает, и мой взгляд соскальзывает с его лица. Я сосредотачиваюсь на вене, что пульсирует у него на шее.
– Твои вольнонаемные дни кончились, Кааро, – говорит Феми.
Я поворачиваюсь к ней:
– Что тебе от меня надо?
– Ты становишься сотрудником сорок пятого отдела Министерства сельского хозяйства и работаешь с нами, чтобы разгрести это говнище, насколько возможно.
– Спасибо, нет. Хватит с меня этого цирка.
– Ты работаешь с нами или подыхаешь в тюрьме. Я отправлю тебя в Кирикири прямо сейчас. Сегодня. Без суда, без прощания с родителями.
В этот момент ее плеча касается помощник:
– Президент.
Она берет трубку, прикрывает микрофон.
– Так что? Не беспокойся, мы тебя обучим. Выплатим все, что мы тебе на сегодня задолжали, потом будешь получать зарплату. Очень хорошую зарплату. Я тебе услугу оказываю, Кааро.
В эту секунду я испытываю абсолютную ненависть к этой красивейшей из женщин. Мне хочется ее прикончить, хоть я и не склонен к насилию. Мое молчание – знак согласия. Феми кивает, и агент хватает меня за руку, когда она начинает говорить с президентом. Она не сводит с меня глаз, пока я не покидаю палатку.
– Да. Мы скажем, что это эксперимент с возобновляемыми источниками энергии и экологически чистой жизнью в биокуполе. Мы все в восторге от того, что Нигерия опережает весь мир…
Я звоню Клаусу с армейской базы, где прохожу начальную подготовку. Тело у меня ноет, челюсть болит. Несмотря на это, таким здоровым я еще никогда не был, потому что занимаюсь бегом. У меня плоский живот, загорелые руки и костяшки, сбитые от ударов по му рен джан [17] .
17
Му рен джан – деревянный манекен для отработки ударов в китайских боевых искусствах.
– Ненавижу это рукопашное дерьмо, – говорю я.
– Ты
– Она не была шлюхой, Клаус.
– Я ей платил.
– Сколько раз тебе повторить, что местные женщины порой просят денег у своих мужчин?
– Но почему? Ты платишь им за любовь, или что? Они контрактницы?
– Клаус…
– Ладно. В общем, драться пришлось мне. Старичку.
– Ты не старый, Клаус, – я замолкаю. – Ты понимаешь, о чем я говорю, да?
– Ты говоришь, что нашему сотрудничеству конец из-за этих ублюдков.
– И сук. Не забывай про сук. Точнее, одну суку.
Клаус – что-то вроде моего агента. Он находит для меня задания, а я их выполняю. Комиссия – пятнадцать процентов. Он, однако, далеко не только агент. Он был мне отцом, с тех пор как мои родители меня вышвырнули. Он многому меня научил и сделал из бестолкового подростка-телепата чуть более толкового нелегального взрослого телепата с деньгами. Мы оба, он и я, лиминальны, всегда на окраине цивилизации.
– Все в порядке. Я много заработал на этой последней сделке. Ты ее заключил, можешь забрать деньги себе, – говорю я.
– Нет. Ты их заработал. Я положу их в банк на срочный депозит. Вот переживешь подготовку, вернешься в общество, тогда сможешь их забрать.
– Они мне не нужны, Клаус. Я… какой смысл?
Мне на самом деле не нужны деньги. Я на автопилоте, я автомат. Жизненно важная часть меня, 'elan vitae, умерла, когда поднялся купол. Я скучаю по Ойин Да, а она там, навеки недостижимая.
Звонит колокол.
– Мне надо идти, Клаус, – говорю я.
– Собачка Павлова, – отвечает Клаус. – Не высовывайся.
– Не буду.
Вешаю трубку и пускаюсь трусцой в спортзал вместе с такими же, как я.
Я в классной комнате. Сто лет в такой не был.
Учеников всего десять, включая меня, и я – самый старший. Они – хамоватые детишки, мальчики и девочки. Я знаю, что мы с ними родственные души, и они это тоже знают, но это совсем не то же, что было со мной в юности, когда я обнаружил свой дар, а Селина и Кореде приняли меня, дав мне некое подобие семьи. Здесь же – tabula rasa безразличия. Это как прийти на семейную встречу и обнаружить, что ты – старик, а новое поколение срать хотело на тебя и твой опыт. Я знаю, где они прячут деньги, музыку и любовную переписку в своих телефонах. Я знаю, что они ценят и как до этого добраться, а они знают, что я знаю. Я среди них единственный искатель. Как и раньше, рядом с ними мои способности усиливаются.
В классе висит белая доска, на ней большими буквами написано и подчеркнуто слово «микология». Перед словом стоит щуплый мужчина в очках и свысока взирает на нас, точно Господь, излучающий благодать и судящий нас.
– Меня зовут профессор Илери. Я миколог. Я разбираюсь в грибах, и моя работа – сделать так, чтобы вы разбирались в грибах, – говорит он.
– Зачем нам разбираться в грибах? – спрашивает девочка.
– Вы провалили тесты по биологии для поступления в университет, – говорит сидящий за мной мальчик. Я узнаю об этом одновременно с ним. Илери, впрочем, это разоблачение не сбивает. Ни тени смущения или злости.