Рован
Шрифт:
— Приношу свои извинения, — Крысяка скорбно опустил голову. Бранд махнул холеной рукой.
Шаги жрицы были такими легкими, что застали ун Рабике врасплох. В жрице тоже было что-то от статуй катангского алтаря: точеная фигурка, широкие бедра и маленькие крепкие груди. Гордая шея, упрямо вздернутая голова с узлом волос, по-детски пухлые губы. Глаза навыкате, кожа цвета темного дерева. Ун Рабике сдержал шаловливую руку. Сдержанно поклонился. Жрица что-то промяукала, пожирая его глазами.
— Она говорит, чтобы ты не боялся.
Яан почесал затылок.
А босая красавица деловито поставила по обе стороны зеркала чашки (пахнуло
— А-а…
Жрица хихикнула.
— Ничего, можешь даже потрогать, — усмехнулся в темноте храмовник. — Прислужницы полируют его утром и вечером. А потом стой и молчи.
В какой-то момент молчание стало тяготить Яана. Его спутники застыли, как деревянные, только поблескивали во тьме зубы и белки глаз. Да спиралями закручивался, клубился пахучий дым. По бронзовой глади зеркала бежали тени. Малышка-жрица вдруг отшатнулась, вскидывая руки к лицу, и выкрикнула:
— Агни! Агни!!..
Похоже, она увидела огонь. Яан, ногой опрокинув одну из чашек, подхватил падающую девчонку. Отозвалось густым басовитым гулом задетое зеркало. Бранд, выпав из оцепенения, свалился на колени. Закашлялся, прижимая руки ко рту. Потом с усилием привел в действие отпирающий механизм. Ворота поползли кверху по желобам. Крысяка только теперь вздохнул спокойно: до этого он чувствовал себя в запертом Храме, как в могиле.
— Ты-ы ви-идел? — высоким резким голосом спросила Бранда жрица, и на этот раз, как ни странно, Яан ее понял.
— О-отпусти!
Крысяка разомкнул объятия. Оказывается, девушка говорила по-саардамски. Говорила, как человек, до того долго страдавший немотой, но вполне правильно, четко выговаривая звуки. Умеет, когда захочет, зараза.
— Спасибо, что разбудил, — сказал Бранд. — Видение было тяжелым. Что?
Жрица, освободившись, опять вернулась к своему кошачьему языку. Услышав перевод, ун Рабике в который раз за этот день вскинул под кромку волос брови: тяжелое зрелище — и тут же завтрак? Не вязалось как-то…
Бранд, похоже, умел читать по лицам.
— Видения требуют сил, — пояснил он. — После этого очень есть хочется. И ведь сидя удобнее все обсудить?
Яан прислушался к желудку: тот не протестовал. Пожалуй, можно и позавтракать. Или точнее (судя по положению солнца в храмовых дверях), пообедать. Тем более, что возле зловещего Зеркала оставаться совсем не хотелось.
Под фиги, финики и овсяные лепешки на меду хорошо пошел розовый мансоррский мускат. Жрица раскраснелась и улыбалась Крысяке вполне вызывающе. Что-то промяукала, коснувшись его рукава отполированными до зеркального блеска ногтями.
— Ее зовут Шаммурамаш, — перевел Бранд.
Яан поднял стеклянный бокал:
— Твое здоровье, Шамм… Шемм… Маар.
Жрица Зеркала тихо хихикнула. Они сидели на подушках в прохладной келье, с трех сторон огороженной каменными стенами. Четвертой стены просто не существовало, на ее
Бранд отставил бокал, вытер полотенцем губы.
— Я расскажу тебе, что мы видели.
Яану не пришлось изображать внимание: ему было действительно интересно.
— Скорее всего, тебе известно, что Бронзовое Зеркало отражает будущее любого, рожденного на земле Каннуоки. Все цепочки и возможности. Правда, таких возможностей бесконечное множество, всего не рассмотреть. Потому мы испрашиваем у Зеркала видения узлов, ключевых точек, ведущих к коренным переменам. Зная таковые, мы можем изменить нашу жизнь к лучшему, избежать неприятностей или сделать их наименьшими по всей цепи, уцелеть там, где грозит опасность…
Ун Рабике понимающе кивнул.
— Так вот, с помощью, — Бранд слегка улыбнулся, — Маар, я попытался рассмотреть собственное будущее, связанное с этим расследованием. И нашел единственную цепочку, при которой не погибну.
Руки Яана по привычке потянулись драть волосы. Мона Герике утверждала, что он-таки полысеет раньше времени. К черту! Дознаватель подался вперед.
— Я видел ночь… лежал… совсем беспомощный, — Бранд хрустнул пальцами. — А на меня катилась стена тумана. Со скоростью медленно идущего человека. Я успел бы вскочить и убежать, но не мог. Ужас и холод исходили от этого тумана, вернее, от той угрозы, что пряталась в нем. От этого… незримого воняло медью и гнилым деревом. Я думал, что задохнусь. А потом что-то выдернуло меня с его дороги.
Ун Рабике почувствовал, что розовое мансоррское рвется наружу. Именно такой запах вместе с запахом бойни витал там, где утром нашли тело злосчастного Лоренцова капитана. Теперь Яан слушал особенно внимательно.
— Я едва удержался в видении. Нас часто выталкивает, когда мы видим страшное. А потом увидел пустой колючий берег, остов корабля и слепую женщину…
Пока Бранд рассказывал, Маар извлекла рисовальные принадлежности и быстро набросала худой женский силуэт с коротко стрижеными волосами и грязной повязкой на глазах, одетый в грязное же измятое платье. Когда-то платье (судя по рисунку, очень изящному и точному, из драгоценного каннуокского шелка) было синим, как сумеречное небо, на нем еще сохранялись узоры из жемчуга вдоль подола, по раструбам рукавов и вороту, открывающему грудь. Грудь была красивой, как и твердый подбородок, губы, высокая шея, изящная линия плеч… Ухоженность — вот все, чего не хватало нищенке, чтобы стать принцессой.
Крысяка восхищенно присвистнул мастерству рисовальщицы.
— У толковательницы должен быть зоркий глаз и верная рука, — произнесла она для разнообразия по-саардамски (должно быть, восторг гостя понравился). Не каждый может явственно видеть в Зеркале. А мы должны помогать. Нас учат как четкости внутреннего зрения, так и ловле видений на бумагу. Пока пропусти про слепую, — велела она Бранду. — Доскажи остальное.
Бранд вытер ладони об одежду. Посмотрел исподлобья. Глаза его теперь были не серыми и не зелеными, а почти черными. Хмурыми. Кожа на лбу собралась в морщины. И опять оскалились зубы.