Ровесники. Герой асфальта

Курносова Елена

– Ты это надолго?

– Что – надолго?

– Ты понял, о чём я говорю. Долго будешь обижаться?

Мы уже вышли за ворота школы. Компания осталась далеко позади, и я тут же попыталась оправдать доверие ребят. Не так-то легко это оказалось – Виталик насупился, низко склонил поднявшуюся, было, голову.

– Чего ты молчишь? – Снова атаковала я его безжалостно. – Скажи, что ты теперь собираешься делать?

– Ксюш, я ещё об этом не думал. Но с Канарейкой я не помирюсь, это однозначно.

– По-моему, ты все слишком близко к сердцу принимаешь. А ведь если бы не он,

мы бы по-прежнему друг друга избегали.

– Давай начнем с того, что если бы не он, мы бы вообще никогда друг друга не избегали.

Иногда Виталик умел проявлять просто дикое упрямство, спор с ним в таких ситуациях вызывал в моей душе одно сплошное раздражение, особенно когда себя я считала правой.

– Значит, остаёшься в банде Шумляева? Ну здорово… И мне прикажешь туда вступить? Придумаем себе эмблемы на одежде. Свастику, например, или голый череп со скрещенными костями. Всё лучше, чем дружить с Канарейкой! Почему, кстати, не с Вадькой? Кажется, раньше ты его только так называл.

Виталик шёл, внимательно изучая носки своих ботинок.

– Раньше всё было по-другому.

– Ну конечно! Раньше не было меня и некого было к нему ревновать. Ты до сих пор боишься, что я уйду к Вадиму? Даже сейчас, после того, что между нами было?

– Н-нет…- Виталик поморщился, словно я дёрнула его за какой-то невидимый внутренний нерв.

– Тогда в чём дело?

– Я не могу его простить.

– Вот оно что… Меня можешь, а его – нет? Почему, объясни? – Я требовательно потянула парня за рукав куртки, заставила повернуться ко мне.

– Я не знаю, Ксюш. Не могу объяснить.

– Ну ладно, так чего же ты тогда за него переживаешь так сильно? Если уж считаешь Канарейку виноватым во всех смертных грехах, накажи его, как тебя Шумляев учит! Вымани к забору, пусть твои новоявленные друзья его покалечат!

– Ксюш… - Виталик принял слабую попытку возразить, но я не дала ему такой возможности.

– Чего – Ксюш?! Разве он этого не заслужил? Да его, скотину, убить – и то мало! Чего же ты играешь в благородство? У тебя теперь своя компания, в которой все законы – волчьи! Ты об этом знал, когда в неё вступал, так что теперь будь добр вести себя так же как они!

Виталик потрясённо хлопал глазами:

– Ты… Серьёзно, что ли?

– Дурак! Конечно нет! У тебя, видать, от общения с Шумляевым мозги совсем отрафировались! Ничего не понимаешь, ничего не видишь и не чувствуешь! А Вадим, между прочим, переживает из-за вашей ссоры. Он мне сам об этом говорил, и я, знаешь ли, ему верю. Потому что видела, КАК он тогда выглядел. Я ему сказала: иди и объяснись, попроси прощения, ты же виноват, глупо это отрицать!

– Вадька никогда ни перед кем не извиняется. – Хмуро заметил Виталик, с жадностью выслушав мою пылкую речь. – Даже если виноват.

– И ты, конечно, навстречу тоже не пойдешь?

– Нет, не пойду. – Виталик сказал это так твёрдо и безапелляционно, что я на какой-то миг лишилась дара речи в растерянности, и теперь уже он смотрел на меня решительно.

– Ты извини, Ксюш. Я всё понимаю и мозги у меня не отрафировались. Я с первого класса знаю Вадьку, и он мне очень дорог. Я всегда ему подчинялся, я всё, что угодно мог ему простить. Он всегда был лучшим. Всегда умнее, красивее, смелее, обаятельней, чем я. Я всю жизнь хотел быть таким же, но у меня не получается. Склад

характера не тот. Но я не завидую ему. И зла не желаю ни при каких обстоятельствах. Я и сейчас, если понадобится, жизнь за него отдам. Поэтому и общаюсь с Шумляевым. Не дай бог они что-нибудь против Вадьки затеют – я должен об этом знать, чтобы беду предотвратить. Мы слишком долго с ним дружили, чтобы я мог вот так просто всё перечеркнуть. Мне его тоже не хватает. Даже теперь, когда мы с тобой вместе, мне всё равно тяжело. Вот тут, внутри…- Виталик приложил ладонь к груди. – Будто железо горячее постоянно. Но мириться я не пойду. Иначе об меня потом ноги можно будет вытирать.

На это, увы, я ничего не могла возразить. Разве не понятно объяснился со мной Виталик? И разве он был не прав? Тем не менее, стало грустно и обидно. И за Виталика, и за Вадима. Хорошо хоть к последнему снова вернулось уменьшительное имя – уже что-то. Выговорившись, мы какое-то время шли молча. Каждый думал вроде бы о своём, но, по сути – об одном и том же. Я не заметила, как Виталик взял меня за руку, и как мы миновали его дом – опомнилась только когда увидела собственный двор и совсем уже родную детскую площадку перед домом.

– Ой… - От неожиданности я рассмеялась. – Спасибо, что проводил.

Виталик тоже заметно повеселел.

– Не за что. А можно мне с тобой подняться?

– Зачем? – Испугалась я чересчур открыто.

– А что? – Он мгновенно поник. – Ты же сама сказала, что твоя мама всё знает. И я могу теперь к тебе смело приходить.

– Разумеется, можешь. Только сейчас я сама не знаю, что она со мной сделает. И если ты попадёшься под её горячую руку, она запросто расторгнет свой пакт о ненападении и снова запретит мне гулять.

– Тогда я тем более обязан быть возле тебя. И отвечать за всё мы должны вместе.

Нет, меня определённо не радовала перспектива заявиться домой под ручку с Виталиком. «Доброе утро, мамочка, ух и нагулялись же мы!» Представляю, чего она себе вообразит. Причём, будет абсолютно права. Господи, как же страшно-то… И всё-таки в любом случае идти на Голгофу нужно было одной.

– Нет, Виталь. Лучше я сама с мамой сначала поговорю. Если всё обойдется, то погуляем. Хорошо?

Выбора я Виталику не оставляла никакого, и он, скрепя сердце, вынужден был принять мои условия. Попрощались мы тепло и сдержанно – оба словно договорились делать вид, что между нами ничего не произошло. И вот уже я стояла перед дверью собственной квартиры, кусая губы в замешательстве. Позвонить или открыть своим ключом? После недолгого колебания я всё-таки выбрала последнее – по-крайней мере, мамино разъярённое лицо в этом случае возникнет передо мной не сразу, а на пару секунд попозже. Что, впрочем, служило весьма слабым утешением.

Мысленно я почему-то представляла себе следующую картину: мама лежит зарёванная на кровати, а прогулявший работу отец меняет на её голове холодные компрессы. Они уже успели обзвонить все морги и больницы – у кого-то же в доме наверняка есть телефон. Но поиски не дали никакого результата, и родителям ничего не остаётся делать, как сидеть дома и ждать, предаваясь вселенской панике, и не успею я перешагнуть через порог, как меня атакуют шквалом вопросов типа: «Где ты шлялась, дрянь?!» И даже пощёчин, скорее всего, избежать не удастся. Что ж, чему быть – того не миновать. Ни пуха, ни пера…