Ройал
Шрифт:
— Что ты здесь делаешь? Я думал, ты на мероприятии по сбору средств, — говорю я.
Она переворачивается, копируя мою позу.
— Да. Об этом.
Я ухмыляюсь.
— Что ты сделала?
— Бренда хотела, чтобы я выступила с речью. Я не хотела лгать всем тем людям, — Деми перекатывается на спину, упираясь взглядом в протекающий потолок. — Поэтому я ушла. Ушла и направилась прямо в больницу. И открыто поговорила с Бруксом. Он все отрицал.
— Он все отрицал? — я нахмурился.
— Ага. Сказал, что не помнит, как бросил меня. Сказал, что
— Без разницы. Он оставил тебя. Он выбрал ее. Зачем ему делать вид, что он этого не делал?
— Сначала я подумала, что проблема в его памяти, — вздыхает она. — Врачи сказали, что у него проблемы с кратковременной памятью, так что это не казалось необычным на первый взгляд. Но потом я вспомнила о кредитных картах и подумала, что эти выписки смогут помочь восстановить его память. Я пошла домой и взяла их, а когда вернулась, то Афтон была в его палате. Я слышала весь их разговор.
— Иисус, Деми, — я опускаю свою руку вниз к ее руке. Я хочу держать ее за руку, утешить ее. — Ты в порядке?
— Да, да. Я имею в виду, это отстойно, когда тебе лгут. Манипулируют. Надувают, — она прикусывает губу и закатывает глаза. — Самое худшее то, что кто-то считает, что ты достаточно глуп, чтобы поверить в эту ложь. Это странно, что я прямо сейчас не схожу с ума? Должна ли я больше беспокоиться? Может, со мной что-то не так?
— Неа.
— Я имею в виду, ведь должно же быть хоть что-то, что можно было бы сказать, когда женщина узнает, что ее бывший жених обрюхатил свою любовницу, но после этого она бежит в объятия единственного человека, который действительно разбил ей сердце, — Деми барабанит пальцами по груди, когда смотрит в потолок, громко вздыхая. — Я запуталась. Что-то не так со мной. Я даже не знаю, как это исправить.
— Может, не все должно быть исправлено.
Деми снова переворачивается, подложив руки под щеку. Наши взгляды встречаются, и из комнаты резко исчезает весь кислород. Следы от красной помады еще можно заметить на ее губах. Я смыл с себя помаду несколько часов назад, как только вернулся домой, но ее вкус до сих пор остался.
Тот захватывающий вкус.
— Почему ты так смотришь на меня? — спрашивает она. — Словно хочешь поглотить.
— Возможно, потому, что я хочу этого.
Она улыбается, ее взгляд соблазняет, веки полузакрыты, и я принимаю это за приглашение. За знак. Зеленый свет.
Я тяну ее на себя, и Деми садится, расположив бедра по обе стороны от меня. Подол платья задирается на пару сантиметров вверх, и она распускает свои волосы, которые теперь свободно спадают по ее спине. Она заправляет свободные пряди за уши.
— Помнишь время, — говорю я, — в доме твоих родителей. В тот день мы попали под дождь.
— И ты стал кидать в меня грязь.
— А ты бросала в ответ.
— Мы были в грязи, — говорит она. — Это было в субботу. Вся семья уехала на одну из художественных выставок Дафны в Рочестер.
Ладонями
— Мы разделись догола, грязная одежда тянулась за нами от коридора к прачечной, — говорю я.
— Ты бросил одежду в стиральную машину и включил ее, — говорит она. — А потом поднял меня.
— Кто знал, что вибрация от стиральной машины сможет сделать секс с тобой еще более невероятным, чем это уже было? — я скольжу руками вверх по ее ногам и притягиваю Деми ближе.
Она ладонями упирается в мою грудь, отчего ее темные локоны спадают по плечам вниз.
— Бог ты мой, твой отец убил бы меня, если бы узнал, что я осквернил тебя на семейной стиральной машине, — ухмыляюсь я. Деми начинает смеяться.
Но ее улыбка исчезает через мгновение.
— Ты должен пойти со мной домой на следующей неделе. На День Благодарения. Встретиться со всеми. Дафна будет дома, она прилетает из Парижа.
Последние слова ее отца эхом отдаются в моем сознании, как и на протяжении последних лет. Роберт был первым человеком, которому я позвонил той ночью, чтобы спасти себя, и вместо срочности или сочувствия я получил лишь осуждение. Запрет на общение с семьей Роузвуд.
Он не поверил мне, когда я рассказал свою версию случившегося, и признаю, что улики против меня вырисовывали убедительную картину. Для прокурора, который слышал истории преступников, моя исповедь о невиновности звучала явно неубедительно.
— Не думаю, что это хорошая идея, Деми, — говорю я осторожно, наблюдая за ее реакцией. — Твой отец...
— Позволь мне разобраться с ним.
Могу представить себе реакцию ее родителей, когда она шокирует их известием о Бруксе, и представляю себе выражения на их лицах, когда она появится со мной на День Благодарения.
— Может быть, когда-нибудь, ладно? Не сейчас. По одному шагу за раз.
— По одному?
— Да, — я поглаживаю ее щеку. — Ты действительно хочешь бросить меня им на съедение? После последних недель?
Она вздыхает, пробегая пальцами по моей ладони, и убирает мою руку от своего лица.
— Возможно, ты прав. Я имею в виду, они сделали вид, что тебя не существовало в течение семи лет. Там определенно замешаны какие-то сильные чувства.
Сокрушительное чувство сдавливает мою грудь, когда слышу, что единственные люди, которых я когда-либо считал семьей, сделали вид, что меня больше нет.
— То, что случилось, — Деми смотрит на меня сверху вниз. — Это было ужасно?
— Я провел некоторое время за решеткой за преступление, которого не совершал.
— Если ты не делал этого, почему тогда держался подальше от нас? Ты бы мог объяснить нам, что случилось?
— Я пытался. Твой отец не поверил. И я, в конечном итоге, решил пойти на сделку, которая заключалась в том, что я признаю себя виновным. Так что на бумаге, да, это похоже, что я сделал что-то ужасное, — я беру ее руки, переплетая наши пальцы. — Но я клянусь тебе, Деми. Я клянусь своей жизнью, что не совершал этого.