Роза и тис
Шрифт:
– Нельзя пытаться заставить людей голосовать против их убеждений, объяснил я.
– О!.. Да, я, кажется, поняла, что вы имеете в виду.
Но мы ведь в самом деле считаем, что консерваторы – единственные, кто может покончить с войной и установить справедливый мир. Разве не так?
– Миссис Барт! Вы просто великолепный маленький тори! Вы так и говорите, когда беседуете с избирателями?
Она покраснела.
– Нет. Я слишком мало знаю, чтобы вести разговор о политике. Но я могу сказать, какой замечательный человек майор Гэбриэл... какой искренний... и что именно такие, как он, важны для будущего страны.
«Ну что же, –
Словно отвечая на мою невысказанную мысль, Милли нахмурилась.
– Джим считает меня ужасной дурой, – сказала она.
– В самом деле? Почему?
– Он считает, будто я такая глупая, что ничего не смогу понять в политике... что все это вообще чепуха. И еще он говорит, что я совсем не могу быть полезной и если буду беседовать о людях, то все, с кем я поговорю, скорее всего проголосуют за кандидата от противоположной партии. Как вы думаете, капитан Норрис, это правда?
– Нет, – решительно ответил я.
Милли немного повеселела.
– Я знаю, что иногда я бываю глупа. Но это только, когда я перепугаюсь. Джим всегда может держать меня в страхе. Ему нравится, когда я расстраиваюсь. Ему нравятся... – Она замолчала. Губы у нее дрожали.
Неловким движением она рассыпала нарезанные листочки бумаги и заплакала. Заплакала горько, безутешно.
– Дорогая миссис Барт!.. – беспомощно начал я. Что, черт побери, может сделать человек, прикованный к инвалидной койке?! Я не мог даже успокоить ее, дружески похлопав по плечу. Она сидела недостаточно близко. Я не мог сунуть ей в руку носовой платок. Не мог, пробормотав извинения, удалиться из комнаты. Не мог даже сказать:
«Я принесу вам чашку крепкого чая».
Нет, я должен был выполнять свою функцию, о которой добрый Гэбриэл так мило сообщил мне, ибо это единственное, что у меня осталось. Я только беспомощно произнес: «Дорогая миссис Барт...» – и выжидающе замолчал.
– Я так несчастна... ужасно несчастна... Теперь я вижу, что не должна была выходить замуж за Джима.
– О-о! Полно... Я уверен, все не так уж плохо, – продолжал я бормотать.
– Джим был такой веселый и ловкий. И так славно шутил. Он приходил к нам, когда надо было осмотреть лошадей. У моего отца была школа верховой езды. Джим чудесно держался в седле!
– Да-да, – промямлил я.
– И тогда он не пил так много – во всяком случае, если и пил, я этого не знала. Хотя должна была знать, потому что люди говорили мне об этом. Говорили, что он слишком часто «заглядывает в рюмочку». Но знаете, капитан Норрис, я этому не верила. Этому трудно было поверить, правда?
– Вам просто не хотелось верить.
– Я думала, как только мы поженимся, он бросит пить. Я уверена, что он совсем не пил, когда мы были помолвлены... Уверена!
– Наверное, не пил, – подхватил я. – Мужчина все может, когда ухаживает за девушкой.
– Люди говорили еще, будто Джим жестокий. Но я и этому не верила. Он так чудесно ко мне относился! Хотя один раз я видела его с лошадью. Он потерял самообладание и наказывал ее... – Милли вздрогнула и закрыла глаза. – Я почувствовала... на какое-то мгновение я почувствовала, что все не так... и сказала себе: «Если ты такой, я за тебя не выйду!» Забавно, правда? Я вдруг поняла, что он чужой... не мой Джим... Хотя
«Смешно» было явно неподходящее слово, но мы все-таки оба решили, что это было бы забавно и... хорошо для Милли.
– Но все прошло, – продолжала она. – Джим все объяснил, мол, что всякий может выйти из себя. Я и успокоилась. Видите ли, капитан Норрис, я думала, что сделаю его таким счастливым, что он никогда не захочет выпивать и не будет выходить из себя. Поэтому я так хотела выйти за него замуж... мне хотелось, чтобы он был счастлив.
– Истинная цель брака заключается не в том, чтобы сделать кого-то счастливым.
Она удивленно посмотрела на меня.
– Но если вы любите, то прежде всего думаете о том, чтобы любимый человек был счастлив, – возразила она.
– Это одна из форм самообмана, – сказал я. – И довольно распространенная. По данным матримониальной статистики, она, пожалуй, приносит больше несчастья, чем что-нибудь другое.
Милли продолжала удивленно смотреть на меня, и я продекламировал стихи Эмили Бронте, проникнутые печальной мудростью:
Есть тысяча обличий у любви, Все они несут любимым горе. [11]– По-моему, это ужасно! – воскликнула Милли.
note 11
Цитата из стихотворения «Смерть A. D. А.» (1841) Эмили Бронте.
– Любить кого-то – значит взваливать на него невыносимое бремя.
– В самом деле, капитан Норрис! Вы говорите такие смешные вещи!
Милли, казалось, готова была захихикать.
– Не обращайте на меня внимания, – сказал я. – Мои взгляды не общеприняты. Это результат печального опыта.
– О-о! Вы тоже были несчастны? У вас?..
Я уклонился от выражения сочувствия, засветившегося в глазах Милли, и поспешно перевел разговор на Джима Барта. Я подумал, что, к несчастью для Милли, у нее слишком мягкий характер и ее легко запугать. Наихудший вариант для брака с таким человеком, как Барт. Судя по всему, Барту нравятся норовистые лошади и норовистые женщины. Какая-нибудь грубая, сварливая ирландка смогла бы осадить его и даже вызвать уважение. А полная власть над человеком или животным превращает самого Барта в скотину. Его склонность к садизму растет, питаясь страхом жены, ее слезами и вздохами. А между тем для большинства мужчин Милли, на мой взгляд, была бы хорошей женой выслушивала бы своего мужа, похваливала, окружала вниманием, – и тот пребывал бы в прекрасном настроении и рос в собственных глазах.
У меня вдруг мелькнула мысль, что Милли, пожалуй, была бы хорошей женой для Джона Гэбриэла. Возможно, она не сумела бы постигнуть его честолюбие (впрочем, честолюбив ли он? Я уже засомневался), но она поддержала бы его в горькую минуту, когда подступают сомнения в самом себе, что время от времени прорывалось в его нестерпимо самоуверенную манеру держаться.
В Джоне Барте, похоже, ревность сочеталась с пренебрежением, что в общем не является редкостью. Возмущаясь глупостью и слабохарактерностью Милли, он в то же время приходил в неистовство, если ей оказывал внимание какой-нибудь другой мужчина.