Роза на алтаре (Цветок страсти)

Бекитт Лора

Он произнес это как человек, безразличный к своей судьбе, человек, которому нечего терять и не о чем жалеть, и Элиана спросила:

– А ваша мать и сестры, помните? Вы нашли их? Бернар покачал головой.

– Нет, Элиана. Очевидно, они погибли.

– Как и мой отец, – с грустью промолвила она.

Наступила пауза, и Элиана, будучи не в силах вынести это молчание, прошептала, охваченная внезапным порывом:

– Вы сердитесь на меня, Бернар?

Он взял своей рукою в кожаной перчатке руку Элианы и поцеловал, одновременно посмотрев в глаза молодой

женщины ласкающим сердце взглядом, и тогда она поняла, как много прежних чувств сохранилось в его душе, и ей захотелось упасть к его ногам и, рыдая, просить его остаться.

Бернар отпустил ее руку, и его губы тронула улыбка.

– Сердиться на вас? За что? Да как я могу!

В это время его окликнули из темноты, он оглянулся, а потом повернул к молодой женщине похолодевшее, бесстрастное лицо.

– Простите, но я должен ехать. Я и так задержался.

– Как ваша фамилия, Бернар, я должна знать!

– Разве я не сказал вам тогда? – спросил он, выделив последнее слово, словно давал понять, что память о прошлом и поныне жива в его сердце – Моя фамилия Флери.

Элиана кивнула. Ее глаза были полны отчаяния.

– Возвращайтесь, Бернар! Мне нужно вам сказать…

Но тут слова внезапно застряли у нее в горле; и она беспомощно сжала руки, и горестно качала головой, глотая горячие слезы.

Элиана чувствовала, как их с Бернаром притягивает друг к другу какая-то внутренняя сила, и одновременно ощущала угрюмую враждебность внешнего мира, непостижимым образом столкнувшего их лишь затем, чтобы вновь разлучить. Молодой женщине казалось, будто кто-то неведомый злобно хохочет, глядя на них с высоты небес.

И она понимала, что не сумеет сказать Бернару то, что хотела сказать.

Если б Элиана могла признаться в том, что всей душою и телом принадлежала и принадлежит только ему, что ждала его и дождется опять, что любила и любит его одного, тогда все было бы иначе, а так – ответом послужит отчужденная улыбка, болезненная тоска во взоре. И там, на войне, он станет постоянно думать о ней и о сыне, задавать себе вопросы, терзаться и переживать, и ему будет тяжелее вдвойне, и… может случиться так, что он не вернется.

Разве могла она рассказать ему так много и все объяснить за оставшиеся пару минут!

– Не беспокойтесь, – мягко произнес он, – я не в первый раз иду на войну. Год назад я принимал участие в итальянской кампании.

– Берегите себя! – прошептала Элиана.

Какая-то тень омрачила его лицо – тень неведомых воспоминаний, но он отогнал их усилием воли и промолвил:

– Могу ли я надеяться, что когда-нибудь… Впрочем, нет, я хотел сказать другое: вы вправе считать себя свободной, в этом смысле вам не о чем беспокоиться, Элиана. Я желал и желаю лишь одного – чтобы вы были счастливы. И… прощайте!

Он сделал шаг назад, вскочил в седло, окинул последним взглядом ее фигуру, потом развернул коня и через секунду скрылся в темноте.

Элиане казалось, что так бывает только в дурном сне, когда ты мучительно стремишься поговорить с Человеком, а он постоянно ускользает, отворачивается, уходит,

меняет свой облик, а под конец и вовсе исчезает непонятно куда.

«Боже мой, – думала она, – почему мир устроен так, что наши мечты, воплотившись в реальность, зачастую принимают совсем иную форму, и мы, бывает, не сразу понимаем, что получили в руки именно то, о чем грезили так долго, а когда, в конце концов, это осознаем, обычно бывает поздно».

Через минуту вернулся Максимилиан, и молодая женщина с удивлением отметила, что на какое-то время совершенно позабыла о его существовании.

– Я обо всем договорился, – сказал он, – сейчас мы едем в гостиницу, а завтра я приступлю к делам.

– Хорошо, – отвечала Элиана.

Больше она не могла промолвить ни слова и молчала всю дорогу. Она решила ничего ему не рассказывать. Он не поймет, а возможно, и не поверит ей.

Максимилиан, конечно, заметил, как она вдруг переменилась, но приписал состояние молодой женщины недавнему происшествию на дороге.

– Тебе надо отдохнуть, – сказал он.

Элиана кивнула. Да, ей хотелось лечь и подумать обо всем… Она знала, что встреча с Бернаром, всколыхнувшая дремавшие чувства, неминуемо повлияет на ее отношения с Максимилианом, и должна была подготовиться к этому.

Однако, оказавшись в номере, она упала на постель и почти мгновенно забылась тяжелым сном.

Проснулась ранним утром и, распахнув ставни, выглянула в выходящее на море окно.

Элиана увидела высокое небо, затянутое сеткой перистых облаков, и спокойную серебристую воду. Стояло безветрие, и воздух был прохладен и чист.

Молодая женщина вдруг подумала о том, что там, в просторах необъятных далей, совсем близко отсюда, – Корсика, о которой рассказывал Бернар, древняя красавица Корсика с ее тенистыми деревьями, хрустальными ручьями, пирамидальными утесами! И она знала, что Максимилиан не сможет разделить с нею это мысленное любование тем, чего она никогда не видела наяву, не сумеет ее понять, проникнуть в тайну ее души.

Элиана была рада тому, что утренний ветерок высушил ее слезы, и за завтраком, состоявшим из тартинок, зеленого салата, кофе и рюмки превосходной мадеры, старалась держаться как обычно.

Сначала Максимилиан занялся делами, а потом они пошли осматривать гавань.

Элиана стояла на одном из причалов огромной пристани и наслаждалась ласковым веянием весны, теплым южным ветром, ярким светом, потоком льющимся с лазурных небес и отражавшимся в зеркальной глади моря. На рейде стояло множество фрегатов – трехмачтовых военных кораблей с прямыми парусами и мощной артиллерией на открытой верхней палубе.

Молодая женщина почувствовала, как трепещет душа при виде могущества создания рук человеческих. Огромные гордые корабли словно бы рвались в путь, и она представила, как они рассекают бушующие волны, взлетают над пучиной, подобно гигантским птицам, окруженные бурлящей пеной, бросающие вызов врагам, стихии и даже небесам. Сейчас она была готова поверить в то, что эта великая, грозная флотилия и впрямь несокрушима.