Роза в цвету
Шрифт:
– Все будет так, как ты скажешь, а поскольку, кроме тебя и девочек, выступающих почти нет, я прослежу, чтобы все было сделано по твоему желанию, – пообещала Роза.
Ее решение оказалось весьма предусмотрительным, потому что остальные члены семьи, взбудораженные тем, что «у нашей Фиби дебют», устроили бы его с большой помпой, если бы не сопротивление самих девушек. Тетя Клара пришла в ужас, потому что вместо пышного наряда Фиби решила надеть простое бордовое платье из мериносовой шерсти, с рюшами на вороте и на манжетах – в нем она более или менее сливалась с другими сиротками, облаченными в шерстяные платьица и белые фартучки. Бабушка Изобилия хотела устроить после концерта небольшой праздничный ужин, но Фиби уговорила ее потратить те же усилия на рождественский ужин для сирот. Мальчики собирались закидать сцену цветами, а Чарли потребовал, чтобы ему позволили вывести певицу на сцену. Фиби со слезами на глазах отклонила
– Лучше мне с самого начала рассчитывать только на себя, как придется и дальше. Право же, мистер Чарли, лучше я выйду на сцену одна, уж больно вы будете среди нас не на месте и испортите то жалостливое впечатление, которое мы должны произвести. – И тут сквозь слезы проглянула улыбка, потому что Фиби посмотрела на стоявшего перед ней щеголя и подумала про коричневые платьица и переднички.
После долгих обсуждений было решено предоставить ей полную свободу действий, семейство же удовлетворилось тем, что будет сидеть в первом ряду и аплодировать.
– Мы прямо мозоли на ладонях набьем, все до единого, а домой тебя отвезем на запряженной четверкой колеснице, вот увидишь, капризная примадонна! – пригрозил Стив, которого совершенно не устраивала простота предстоявшего события.
– Можете запрячь колесницу парой, с меня хватит. Я буду сохранять спокойствие, пока выступаю, а вот потом, возможно, нервы у меня сдадут, и мне хотелось бы уехать прежде, чем начнется суматоха. Я, право же, не капризничаю, просто вы все так ко мне добры, что всякий раз при мысли об этом у меня переполняется сердце, а это может помешать во время исполнения, – пояснила Фиби, роняя слезинку на рюш, который как раз присборивала.
«Никакими бриллиантами ее лучше не украсишь», – подумал Арчи, глядя, как блеснула оброненная капля, а потом ему захотелось тряхнуть Стива, который посмел погладить Фиби по темным волосам и проговорил ободряюще:
– Ну ладно, я буду на месте и увезу тебя, пока другие разбирают перчатки. Не бойся, ты не расплачешься. А захочется – посмотри на меня, я скорчу тебе свирепую рожу и погрожу кулаком, раз уж доброта тебя так сильно расстраивает.
– Не откажусь, потому что я собираюсь исполнить одну довольно трогательную балладу, она всегда доводит меня до слез. А от твоей свирепой рожи меня разберет смех, в результате одно другое уравновесит, так что сядь, пожалуйста, в первом ряду, а после последнего моего выхода приготовься улизнуть.
– Можешь на меня положиться! – И юный джентльмен зашагал прочь, гордясь силой своего влияния на рослую красавицу Фиби.
Если бы Стив знал, что в это время происходило в голове у другого молчаливого юного джентльмена, спрятавшегося за раскрытой газетой, он удивился бы несказанно: дело в том, что Арчи только внешне был полностью погружен в деловые вопросы, а на самом деле влюбился по самые уши. Об этом не подозревал никто, кроме Розы, потому что ухаживал он только глазами, и одна лишь Фиби знала, насколько красноречив его взгляд. Арчи давно уже понял, в какую беду попал, и прилагал все силы разума к тому, чтобы выпутаться, но скоро понял, что это безнадежно, сдался и блаженно поплыл по течению. Уверенность в том, что родные не одобрят его выбор, лишь добавляла пылкости его любви и укрепляла его волю, ибо он ко всем жизненным ситуациям подходил с той же энергией и настойчивостью, что и к бизнесу, а посему помешать его намерению жениться на Фиби могла лишь одна вещь: ее собственный отказ.
Он три месяца провел, наблюдая и выжидая, чтобы его потом не обвинили в поспешности, хотя на то, чтобы понять, что именно с этой женщиной он будет счастлив, ему потребовалось куда меньше времени. Ее уравновешенный нрав, спокойная деловитость и сдержанная сила и страсть, которые иногда проявляли себя в блеске черных глаз и дрожи твердых губ, вполне подходили Арчи, который и сам обладал многими из этих свойств. Ее туманное происхождение и скудость материальных средств – то, что отвратило бы многих ухажеров, – не только трогали его доброе сердце, но и бередили скрытые романтические чувства, которые золотой жилой залегали под спудом его здравомыслия, – в результате практичный и трезвый Арчи, влюбившись, превратился в поэта. Если бы дядя Мак догадался, какие грезы и фантазии витают в голове, склоненной над гроссбухами, какие чувства зреют в груди его «первого помощника», он постучал бы себя по лбу и предложил отправить того в лечебницу для душевнобольных. Кузены считали, что Арчи слишком рано остепенился. Мать его опасалась, что воздух бухгалтерии ему не на пользу, а дядя Алек ошибочно полагал, что паренек «призадумался о Розе», ибо Арчи очень часто приходил к ним по вечерам, с удовольствием сидел рядом с кузиной за рабочим столом и за разговором размечал канву и рисовал узоры.
И никто не замечал, что, поддерживая беседу с Розой, он смотрел только на Фиби,
В этой точке невеликой ежевечерней драмы его всегда охватывало сильнейшее желание совершить какой-нибудь безрассудный поступок – он подавлял его, ища спасения в иной форме опьянения, предлагая помузицировать, причем порой столь неожиданно, что Роза осекалась на полуфразе, удивленно смотрела ему в лицо и подмечала непривычное волнение в его обычно невозмутимых серых глазах.
Тогда Фиби складывала работу, подходила к фортепьяно – явно довольная возможностью найти выход для скопившегося внутри душевного напряжения, излить которое она могла только в песне. Роза садилась ей аккомпанировать, Арчи же отступал в укромный уголок, откуда мог видеть лицо поющей Фиби, и на полчаса погружался в несказанное блаженство. Никогда Фиби не пела так дивно, ибо дружелюбная обстановка была для нее тем же, чем солнечный свет для птички, критиковали ее редко и мягко, хвалили обильно и искренне, поэтому душу она изливала с той же свободой, с какой устремляется в свое русло весенний ручеек после того, как источник его наполняется до краев.
В такие моменты Фиби становилась прекрасна той красотой, которая заставляет мужской глаз вспыхнуть от искреннего восхищения, а мужское сердце – с особой силой ощутить женское благородство и нежность. Нет потому ничего удивительного в том, что главный зритель этой прелестной картины вечер от вечера влюблялся все сильнее, и пока старшие предавались игре в вист, молодежь играла в еще более захватывающую игру, козырями в которой всегда выступают черви – пылающие сердца.
Роза, игравшая в этом спектакле роль непарной пары, скоро разобралась, что к чему, и чувствовала себя примерно так, как, наверное, чувствовала себя стена, когда Пирам ухаживал сквозь ее трещины за Фисбой [24] . В первый момент она слегка всполошилась, потом обрадовалась, потом встревожилась, потом заинтересовалась всей душой, как оно свойственно женщинам в подобных случаях, и с большой охотой продолжала играть роль посредницы, хотя порою и чувствовала в теле дрожь от насытившего воздух электричества. Вслух она ничего не говорила, дожидалась, когда Фиби сама скажет свое слово, вот только Фиби молчала и, похоже, сомневалась в очевидном, пока сомневаться не сделалось невозможно, – тогда бывшая служанка внутренне сжалась, будто пойманная на каком-то проступке, и стала пользоваться любым предлогом, чтобы не появляться в «девичьем уголке», как называли это милое убежище.
24
Пирам и Фисба – легендарная пара влюбленных, которые жили в Вавилоне в соседних домах и, поскольку их семьи враждовали, могли общаться лишь через трещину в стене.
Этому весьма способствовала необходимость готовиться к концерту – вечер за вечером Фиби ускользала наверх, чтобы поупражняться, Арчи же оставался сидеть, устремив сокрушенный взгляд на заброшенную рабочую корзинку и немое фортепьяно. Розе было его жаль, хотелось что-то сказать ему в утешение, но она стеснялась: Арчи был человеком сдержанным, поэтому она предоставила ему продолжать безмолвные ухаживания, как ему вздумается, ощущая при этом, что развязка уже близка.
Последние сомнения исчезли у нее на концерте, где она сидела рядом с Арчи: вся родня кивала и улыбалась, болтала и смеялась – настроение было приподнятым, – Арчи же молчал как рыба и сидел, стиснув руки на груди, будто удерживая там непокорные чувства, стремившиеся наружу. В программку он даже не заглянул, но Роза узнала о выходе Фиби по его судорожному вздоху, по тому, каким сосредоточенным стал его прежде рассеянный взгляд.