Роза в цвету
Шрифт:
– Мисс Фиби сразу прошла наверх и просила ее, уж пожалуйста, извинить, больно она устала.
– Не похоже это на Фиби, надеюсь, она не заболела, – начала бабушка Изобилия, протягивая ноги к горящему камину.
– Может, перевозбудилась – она у нас девушка гордая и сколько может сдерживает свои чувства. Пойду спрошу, не нужно ли дать ей успокоительного, – сказал дядя Алек, снимая на ходу пальто.
– Нет-нет, она просто устала. Я к ней сбегаю, меня она примет, и, если что не так, сразу скажу.
Роза помчалась наверх, дрожа от предвкушения, но выяснилось, что дверь Фиби заперта, из-под нее не пробивается
«Говорят, влюбленные всегда ведут себя странно; полагаю, они все для себя решили еще в дороге, а потом наша милочка помчалась к себе помечтать в одиночестве о своем счастье. Не буду ее тревожить».
– Ой, это ты, Фиби! – воскликнула Роза с удивлением, выяснив, что юная исполнительница по установившемуся обычаю готовит к ночи ее комнату – она всегда оказывала бывшей хозяйке эту услугу.
– Я тебя жду. Где ты была так долго? – спросила Фиби и поворошила поленья в камине, будто в попытке вернуть хоть какой-то румянец на непривычно бледные щеки.
С первых же ее слов Розе стало ясно: что-то не так, а первый же взгляд в лицо Фиби подтвердил эти страхи. Розу будто окатили холодной водой, все ее счастливые мечты тут же испарились, однако в силу природной деликатности она решила уважать настроение Фиби и не позволила себе ни одного вопроса или замечания, предоставив подруге самой выбрать, высказаться или сохранить молчание.
– Я так разволновалась, что попросила немного покататься при луне, чтобы успокоить нервы. Фиби, душенька, как же я рада, как я тобой горжусь, как восхищаюсь твоим мужеством, талантом, обаянием – словами не передать, как я тебя люблю и почитаю! – воскликнула Роза, с такой нежностью осыпая бледные щеки поцелуями, что они все же слегка порозовели; Фиби прижала хозяйку к груди, уверенная в том, что уж эту-то невинную привязанность у них никто не отнимет.
– Это, душа моя, исключительно твоих рук дело, потому что без тебя я по-прежнему драила бы полы и даже мечтать не решалась ни о чем подобном, – сказала Фиби с прежней своей благодарностью, но при этом в голосе звучало нечто даже более глубокое, и при последних словах она слегка качнула головой с выражением сдержанной гордости, как будто ее только что увенчали короной.
Роза слышала, видела и прозревала смысл и тона ее, и жеста; по ее мнению, Фиби заслуживала и лаврового венца певицы, и миртового венка невесты. Но Роза лишь подняла на подругу глаза и произнесла мягко:
– Выходит, для тебя вечер выдался столь же счастливый, сколь и для нас.
– Самый счастливый за всю мою жизнь и самый нелегкий, – коротко откликнулась Фиби, отводя глаза от вопросительного взгляда Розы.
– Зря ты не позволила нам подойти и помочь тебе. Ты, Дженни Линд [29] , у нас все-таки страшная гордячка.
29
Джоанна Мария Линд (1820–1887) – шведская оперная певица, выступавшая в США и Европе.
– Это вынужденная мера, иногда мне кажется, что, кроме гордости, мне не за что уцепиться. –
– В этом все единодушны и так за тебя радовались, что хотели явиться всей толпой и сказать тебе это лично, но я их отправила восвояси, зная, как ты устала. Может, я это зря, тебе было бы легче в компании, а не только со мной?
– Никогда еще я не была тебе так признательна, да и что может быть лучше, чем «только с тобой», моя ненаглядная?
Фиби редко ее так называла, а когда называла, вкладывала в эти слова всю свою любовь, и звучали они так ласково, что казались Розе милее всех на свете, кроме разве что «моей девочки» дяди Алека. Сейчас в них чувствовался особый пыл, на лицо Фиби набежала тень, она посмотрела на Розу сверху вниз. Невозможно было и далее изображать неведение, и Роза сказала, поглаживая Фиби по щеке, на которой теперь горел лихорадочный румянец:
– Раз так, не отталкивай меня, если у тебя тяжело на душе, позволь разделить твои беды, как ты всегда делила мои.
– Да, конечно! Хозяюшка, мне придется уехать раньше, чем мы планировали.
– Почему, Фиби?
– Потому что Арчи в меня влюблен.
– Именно поэтому ты должна остаться и составить его счастье.
– Нет, ведь я уверена, что это вызовет раздор в семье.
Роза разомкнула было губы, чтобы с негодованием отвергнуть ее предположение, однако осеклась и честно ответила:
– Мы с дядей будем очень этому рады, и я уверена, что тетя Джесси не станет возражать, если ты любишь Арчи так же, как он тебя.
– Мне кажется, у нее на него другие виды, и хотя она очень добра, но наверняка сильно огорчится, если он введет меня к ним в дом. Она права, да и все они правы, а я одна во всем виновата. Мне нужно было уехать раньше, я ведь видела, что происходит, но тут было так хорошо, что у меня не хватило сил покинуть ваш дом.
– Это я тебя удерживала, так что если кого винить, то только меня, но право же, Фиби, душенька, я решительно не понимаю, какое тебе до них дело, – да, тетя Сара будет ворчать, тетя Клара причитать, а тетя Джейн отпускать неприятные замечания. Будь счастлива и не обращай на них внимания! – воскликнула Роза, взволнованная до такой степени, что в груди у нее пробудился дух бунтарства и ради подруги она приготовилась пойти наперекор даже столь почтенному установлению, как семья.
Но Фиби лишь грустно качнула головой и ответила все тем же суровым тоном – она явно пыталась обуздать чувства, дабы они не встали на пути долга:
– Ты бы так смогла, а я нет. Ответь мне, Роза, но только честно, ведь ты меня любишь. Представь, что тебя, нищую, неприкаянную, приютили в некоем доме, долгие годы осыпали всякими благами, обучали, любили, относились к тебе с доверием, даровали тебе счастье – и ты сочла бы возможным украсть у этих добрых людей то, что им очень дорого? Согласилась бы, чтобы тебя назвали неблагодарной и коварной, обвинили в желании занять высокое положение, на которое ты не имеешь никакого права, – и это притом, что ни в чем другом ты не знала от них отказа, даже в том, чего, может, и не заслужила. Смогла бы ты сказать, как вот говоришь мне: «Будь счастлива – и не обращай на них внимания»?