Роза в снегу
Шрифт:
— Вы только поглядите, кто здесь, — протянул Алан. — Какими судьбами, Ральф?
— Уверен, ты прекрасно знаешь, который час.
Он вытащил карманные часы из кармана жилета и открыл крышку.
— Половина первого.
— Ты ничего не забыл?
Алан налил себе еще стакан и оттолкнул бутылку.
— Вообще-то, милорд, я сижу здесь и вспоминаю многое. — Он поерзал на стуле. — Надо признать, что решения, которые я принимал в молодости, не отличались мудростью. И теперь, когда я не так молод, я могу оглянуться на свои ошибки с некоторым пониманием
— И какое отношение все это имеет к Эмме? — поинтересовался Ральф.
Алан провел рукой по волосам и устало потер глаза.
Наклонившись над столом. Ральф сурово заглянул в лицо Алана:
— Кажется, я знаю. Ты считаешь, что она недостаточно хороша. Теперь, когда ты из кожи вон лезешь, чтобы стать настоящим джентльменом, ты думаешь, что, учитывая ее реноме, она будет постоянным напоминанием о твоем. В этом дело, да, Мердок? Как можно завоевать уважение, когда у тебя на шее сидит жена с таким же сомнительным прошлым, как и твое? Несомненно, она будет живым свидетельством того, что тебе снова пришлось довольствоваться объедками.
Алан нахмурился.
Ральф отодвинул стул и опустился на него.
— Может, ты и прав, Мердок. Лично я не могу представить вас двоих вместе.
— Нет?
Ральф покачал головой:
— Нет. Кто захочет жену, которая плясала в чем мать родила вместе с цыганским табором.
— Она не была в чем мать родила, — огрызнулся Алан.
— Но…
— На ней были шарфы.
— А… еще эти ее татуировки…
— Они не видны, так какое это имеет значение?
Откинувшись на спинку стула, Ральф пожал плечами:
— Ее никак не назовешь хорошенькой.
— Напротив. Бывают моменты, когда она очень даже ничего.
— В самом деле? Когда же?
— Когда снимает очки. Когда волосы ее слегка растрепаны ветром. Когда гнев или смущение разрумянят ее щеки… Или когда она копается в саду с розами.
— Гм. Хорошенькая, говоришь?
— Ничуть не хуже своей испорченной сестрицы.
Ральф посмотрел, как Алан опорожнил свой стакан и снова наполнил его.
— Конечно, остается еще вопрос ее репутации.
— Ну и что из того?
— У нее мальчишка.
— Его зовут Хью.
— Никто не знает, кто отец мальчика.
— Хью. Его зовут Хью.
— На тебя ляжет тяжкая ответственность растить чужого ребенка. Могу себе представить, каково нести такой тяжкий крест…
— На что, черт побери, ты намекаешь?
— Ну… он ведь ублюдок.
Алан медленно поднялся со стула.
— Не называй его так.
— Ну, значит, незаконнорожденный. Взгляни правде в глаза, Мердок, он был рожден вне брака…
Алан легко наклонился над столом и, схватив Ральфа за сюртук, сдернул со стула, разбросав бутылки и стаканы.
— Ты намекаешь, что из-за беспечности его родителей Хью меньше достоин внимания, чем любой другой ребенок? Мне известно, что Хью, помимо того что он очень красивый мальчик, исключительно хорошо воспитан, и любой мужчина мог бы гордиться тем,
Ральф, не моргая, уставился в покрасневшие глаза Алана.
— Похоже, ты ужасно чувствителен в отношении мисс Кортни и ее сына. Не понимаю, почему, особенно в свете этого факта, ты заставляешь их ждать у алтаря?
Медленно Алан разжал руки, сжимавшие сюртук Ральфа. Вокруг них посетители пивнушки стояли как вкопанные, уставившись в свои бокалы и делая вид, что не слышат разговора братьев.
— Черт бы тебя побрал, Ральф, — пробормотал Алан.
Ральф только пожал плечами и одернул сюртук.
— Ты в состоянии дойти до магистрата?
— Я… не знаю.
— Если поторопимся, то, возможно, придем прежде, чем невеста убежит, окончательно опозоренная.
— Давай кое-что уясним прямо сейчас.
— Прекрасно.
— Я женюсь на девчонке только по одной причине: чтобы заполучить ее приданое.
— Я верю тебе, Мердок.
— Шеридан.
Ральф расправил плечи и разгладил манжеты.
— Забавная штука с этим именем, Шеридан. С того самого времени, как первый Шеридан сражался на стороне короля Ричарда [2] , ни один из этого рода никогда не женился на женщине, которую не любил бы всем сердцем. Считай это традицией.
Алан бросил на Ральфа гневный взгляд и выскочил из таверны, оставив всех в полнейшей тишине.
2
Ричард Львиное Сердце. Правил Англией с 1189 по 1199 год, известен своим участием в Крестовых походах на Восток.
Чиновник магистрата говорил торжественно и быстро, пока Эмма и Алан стояли рядом, пытаясь сосредоточиться на словах и не обращать внимания на напряжение, электризующее атмосферу между ними.
Эмме с трудом удавалось совершать глотательные движения из-за комка в горле, но она понимала, что выйти из себя на людях — только упасть в глазах окружающих, которые и без того невысокого мнения о ней.
Господи, Алан явно провел последние часы в какой-нибудь таверне. От него несло кислым элем, виски и табаком. Он даже не потрудился переодеться. Он стоял, слегка покачиваясь, и бормотал слова брачного обета так, что никто, кроме него самого, не мог их разобрать.
Так почему же она терпит все это?
Алан прилагал невероятные усилия к тому, чтобы сфокусировать взгляд на строгом чиновнике и сосредоточиться на его словах. Однако глаза его то и дело возвращались к женщине слева от него. Эмма ни разу не взглянула на него, тогда как он просто не мог оторвать от нее взгляда. Куда девалась невзрачная старая дева, прятавшаяся за толстыми линзами очков?
Он заранее отрепетировал извинение, не сомневаясь, что она отвергнет и его извинения, и его самого. Она отказалась видеть его, когда он пришел в магистрат, лишь сказав отцу: «Давайте покончим с этим».