Роза в уплату
Шрифт:
— Кто бы ни был тот, второй, — сказал Кадфаэль, — вряд ли он вошел сюда с улицы, как это делают честные люди. И вышел он, оставив здесь лежать мертвого человека, не этим путем. Посмотрим еще где-нибудь.
С восточной стороны сад был огражден стеной дома, принадлежащего кузнецу Томасу, с западной — мастерской и жилищем Найалла; отсюда выйти было нельзя. Но по другую сторону северной стены находился выгон, куда легко было проникнуть с поля, и этот путь не просматривался ни из одного, ни из другого дома. На расстоянии нескольких шагов от искалеченного розового куста за стену цеплялась виноградная лоза, одичавшая, старая, очень редко приносившая плоды. Ее скрюченный ствол в одном месте отошел от стены, и, когда Найалл приблизился, он увидел,
— Вот! Он перелез здесь! С той стороны, на выгоне, почва повыше, а когда он убегал отсюда, ему нужна была приступка.
Подошли остальные и стали разглядывать это место. Сапог того, кто лез на стену, несколько раз царапнул по коре лозы — в царапинах осталась земля. А внизу, под лозой, в почве отпечатался глубокий отчетливый след другого сапога, левого; человеку пришлось основательно опереться на эту, левую, ногу, потому что ему предстояло подскочить довольно высоко. Это был отпечаток сапога с каблуком, но с внешней стороны подошвы, сзади, там, где люди обычно снашивают каблуки, след был менее глубоким. Судя по отпечатку, сапоги были добротные, но поношенные. Наискось через отпечаток, начинаясь примерно у подушечки ступни, шел выпуклый рубчик — след трещины в подошве. Носок сапога с внутренней стороны против сношенного края каблука тоже отпечатался менее глубоко. Этот человек ходил с левого края пятки на правый край носка, опираясь на большой палец. Подпрыгнув, он оставил во влажной земле глубокий, четкий след, который, подсохнув, превратился в отличную литейную форму.
— Немного растопленного воска, — произнес, пристально вглядываясь, Кадфаэль, как бы про себя, — немного растопленного воска и твердая рука — и мы ухватим его за пятку.
Они так увлеклись изучением следа, оставленного убийцей брата Эльюрика, что никто не услышал легких шагов в доме, приближавшихся к открытой двери, и не увидел, как блеснуло солнце на лице Джудит, когда она показалась на пороге. Войдя в мастерскую и обнаружив, что там никого нет, она подождала несколько минут, и, поскольку Найалл не появился, дверь в жилые комнаты оставалась распахнута и по помещению пробегали золотисто-зеленые тени освещенных солнцем ветвей, шевелящихся на ветру, Джудит, хорошо знавшая расположение дома, решила выйти в сад и поискать мастера там.
— Прошу прощения, — промолвила она, ступив за порог, — но дверь была открыта. Я звала…
Она замолчала, удивленная и испуганная, увидев в саду монахов, в ужасе обернувшихся и уставившихся на нее. Трое бенедиктинцев в черных рясах, собравшиеся у старой бесплодной виноградной лозы, один из них — сам аббат. Что заставило их прийти сюда?
— Извините меня, — начала Джудит, остановившись. — Я не знала…
Найалл первым пришел в себя и быстро подошел к Джудит, стараясь оказаться между ней и тем, что она могла увидеть, отведи она глаза от аббата. Как бы защищая ее, он протянул руку, приглашая ее войти обратно в дом.
— Идемте, госпожа, здесь все в порядке. Ваш пояс готов. Я не ждал вас так рано…
Он не умел произносить успокаивающие слова. Джудит осталась стоять на месте и через плечо Найалла заглянула в окруженный стенами сад, и, когда она заметила лежавшее поодаль в траве неподвижное тело, взгляд ее похолодел и застыл. Женщина разглядела светлый овал лица, скрещенные на груди руки, казавшиеся особенно бледными на фоне черной рясы, увидела она и разрубленный у основания розовый куст, его обвисшие, вырванные из щелей стены ветки. Сперва Джудит не узнала мертвого юношу и вообще не поняла, что здесь произошло. Она только ясно ощутила, что все, случившееся в этих стенах, в этом некогда принадлежавшем ей доме, каким-то печальным образом связано с ней самой, словно она дала толчок череде ужасных событий, которые не в силах остановить, словно над ней стала сгущаться туча вины, смеющаяся над разительным
Женщина не издала ни звука, она не отпрянула, не поддалась на неловкие уговоры обеспокоенного Найалла, умолявшего ее: «Идемте в дом, идемте, посидите там спокойно, а здесь все предоставьте аббату. Идемте же!» Он обнял Джудит за плечи, скорее чтобы заставить ее уйти, чем из желания поддержать, потому что она стояла прямо и твердо и в теле ее не ощущалось дрожи. Джудит положила руки на плечи Найалла, решительно противясь его настойчивым попыткам увести ее.
— Нет, оставьте. Это касается меня. Я знаю.
Тут подошли и монахи. Заговорил аббат:
— Госпожа, случившееся здесь, очевидно, огорчит вас. Я не буду ничего скрывать. Вы подарили нам этот дом, и узнать обо всем — ваше право. Но не принимайте этого к сердцу ближе, чем это приличествует благочестивой женщине, которая скорбит о безвременно отнятой молодой жизни. Случившееся ни в коей, даже самой малой мере не связано с вами, и все, что должно сделать по этому поводу, не входит в ваши обязанности. Ступайте в дом, все необходимое вам расскажут. Обещаю.
Джудит стояла в нерешительности, по-прежнему не отводя взгляда от мертвого юноши.
— Святой отец, мне бы не хотелось усугублять ваше горе. Оно и так велико, — промолвила она медленно. — Разрешите мне только взглянуть на него. Я должна это сделать.
Аббат Радульфус посмотрел женщине в глаза и отступил в сторону. Найалл убрал свою руку и сделал это очень мягко, почти тайком, боясь, что, когда он будет снимать руку с плеч Джудит, она осознает, что он прикасался к ней. Твердыми шагами она прошла по траве и остановилась, глядя на брата Эльюрика. Мертвый, он выглядел еще более юным и беззащитным.
Джудит протянула руку к поникшему кусту, сорвала один из полураскрывшихся бутонов и осторожно вложила его между пальцев брата Эльюрика.
— За все те розы, что ты приносил мне, — промолвила она. И, подняв голову, добавила: — Да, это он. Так я и знала.
— Брат Эльюрик, — произнес аббат.
— Я не знала его имени. Не странно ли? — Наморщив лоб, женщина по очереди обвела взглядом лица стоявших вокруг нее. — Я не спрашивала, а он не говорил. Как мало слов мы сказали друг другу, а теперь уже поздно. — Джудит сжала губы и надолго замолчала. Потом, когда оцепенение прошло и тепло вместе с болью снова засветилось в ее глазах, она обратилась к Кадфаэлю, которого знала лучше других: — Как это могло случиться?
— Идемте в дом, — сказал Кадфаэль. — Вы все узнаете.
Глава пятая
Аббат с братом Ансельмом ушли в аббатство, они должны были прислать людей с носилками, что бы отнести домой брата Эльюрика, и отправить вестника в замок, чтобы сообщить молодому помощнику шерифа об убийстве. Новость о таинственной гибели одного из братьев очень скоро распространится по Форгейту, и немало слухов разнесет по городу летний ветер. Разумеется, аббат, чтобы пресечь дикие выдумки, огласит какую-нибудь пристойную версию постигшей Эльюрика трагедии. Лгать аббат не будет, но постарается избежать упоминания о том, что навеки останется тайной, известной только ему самому, двум монахам и умершему. Кадфаэль примерно представлял себе, как будет звучать эта версия: по зрелом размышлении было решено, что удобнее, если розу в уплату за дом будет приносить сам арендатор, а не хранитель алтаря пресвятой девы Марии, и брата Эльюрика освободили от обязанности, которую он исполнял ранее. Разумеется, едва ли благоразумным было тайком отправляться в сад, но винить молодого монаха за это нельзя. Очевидно, он просто хотел убедиться, что за кустом хорошо ухаживают, что розы на нем расцветают, но, застав злоумышленника в тот самый миг, когда негодяй собирался срубить куст, Эльюрик, естественно, попытался помешать его действиям. Тот напал на Эльюрика и поверг его наземь. Почетная смерть. Зачем упоминать страдания, которые стояли за всем этим?