Роза ветров

Chiba Mamoru

– Твоя правда, - кивнул Жук. – Кабы не ты, сегодня меня можно было бы закапывать. А земля смерзлась, дело вышло бы хлопотное… - он закусил губу, и Федор понял, что окончание его фразы вовсе не было неуклюжей попыткой пошутить.

– У Жукова мать болеет, - снова подал голос Наполеон. – Отец из семьи ушел, сестра завеялась, и ей никакого дела нет, а Жук, он… В общем, на лечение тридцать тысяч зелени нужно. И тут уж за что не возьмешься, чтобы достать.

– Ну, а ты?

– Дело открыть хочу.

– Какое?

– Не суть важно, какое. Были бы рабочие места.

Ту же охранку, я в этом понимаю малехо. У меня сослуживцев в отряде кроме меня еще сорок девять человек. Десяток лучших разберут по конторам и бойцовским клубам, а прочим податься будет некуда. Или служить по контракту, или в криминал. И я посчитал, что если я и правда хочу им добра, то имеет смысл позаботиться об этих людях не на словах. Короче - если мы хотим пользоваться миром, приходится сражаться.

– Ты меня своим Цицероном уже задрал, - буркнул Жук. – Больше, чем Цицероном – только Вергилием.

– Я тебе про твоего Руставели ведь ничего не говорю, нет? Вот и нечего…

Федор открыл рот. А потом медленно его закрыл. Его мир только что совершил опасный кульбит и каким-то немыслимым образом встал обратно, несколько перетряхнув представления о человечестве. Эти два неотесанных шкафа говорили о Цицероне и Руставели с таким видом, будто это было самой естественной вещью на свете. Как будто все наемные вояки именно такие и за здорово живешь цитируют классиков с любого произвольного места…

Бонапарт тем часом задумчиво потер свежий рубец, пересекающий его бровь – судя по всему, тот отчаянно чесался.

– Что же, - произнес он. – У меня вопрос.

– Вопрос?

– К тебе, - он сделал жест в сторону хозяина дома, и только сейчас тот сообразил, что не представился.

– Я Федор, - сконфужено сообщил он. – Федор Достоевский.

– Хорошо, Федор Достоевский. Скажи, можем ли мы как-то отблагодарить тебя?

– В смысле?..

– В прямом. Ты вчера встретился нам очень кстати. Твоя помощь неоценима. Просто скажи, нет ли в твоей жизни чего-то, с чем мы могли бы тебе помочь?

Федор замялся. Перед его внутренним взглядом вдруг пронеслись старые, полузабытые картинки: детский сад, школа, двор… Мальчишки, которые были старше и сильнее, раньше вымахали, больше развязались и хвастали этим. Чужое хамство и подлость, все старые обиды, которые, оказывается, он лелеял где-то на дне души, чтобы они, почуяв поживу, вскинули свои безобразные головы, будто уловив гнилостный запах разложения. Ему вспомнились люди, отравлявшие его существование. Вспомнились те, кто ни в грош не ставил, считая недалеким олухом. Федор сердился на то, что в окружающем мире доброго человека как будто принято считать таким олухом, и его мягкость принимают за слабость. Сейчас, казалось бы, судьба давала ему в руки козырь: эта обаятельная парочка, кажется, действительно с радостью намнет кому-нибудь бока или просто припугнет, и… Может даже прочтет каких-нибудь стихов к этому делу…

Он оглядел своих должников – уж в который раз. Словно высеченного из гранита Жука и его названого брата, будто отлитого в бронзе. Сплошные округлые бицепсы, непробиваемый пресс и стесанные увесистые кулаки.

Рядом с ними Федор ощущал себя совсем маленьким, едва ли вообще существующим.

Федору стало одновременно смешно и противно. Смешно – потому что невозможно было без улыбки вообразить себя отдающим приказ этим братьям не по крови, спокойно сидящим в кресле и чистящим банан под вопли их жертвы. А противно от самого себя. Надо же, оказывается, что у него внутри гнездится. А он еще на людей бочку катит, недоволен их моральным обликом, видите ли…

– Вряд ли, - наконец, отозвался Федор вслух. – Я живу удивительно скучной обывательской жизнью.

– Но и в ней бывают неприятности, - возразил Наполеон и, не успел Федор его заверить, что ничего подобного, добавил: - Например, у вас в подъезде не работает лифт.

– Да он уж год как не работает…

– А господа из коммунальной службы, как водится, не чешутся.

– Послушайте, это правда ерунда, - поспешил заверить их Федор, опасаясь, что эти инициативные герои возьмут, чего доброго, дело в свои руки.
– Не принимайте близко к сердцу, - поспешил сменить тему он.
– Лучше скажите, что намереваетесь делать теперь?

Братья переглянулись. Это было похоже на обмен мнениями без слов: судя по всему, они отлично друг друга понимали, не прибегая к оным.

– Ну так? – подтолкнул их Федор. – Еще не думали?

– Не хочу показаться невежливым, - протянул Жук, - но почему тебя это так интересует?

========== Часть 2 ==========

Федор в недоумении вздернул брови.

– А как ты полагаешь,- поинтересовался он, вкладывая в эту реплику весь свой иронический арсенал, - можно привести домой людей, а потом выставить их?

– В точку, - кивнул Бонапарт.
– Ты, возможно, удивишься, но именно так и поступает большинство людей. Если, конечно, вообще дают себе труд о ком-то подумать. Это называют… - он прикусил разбитую потрескавшуюся губу и защелкал пальцами. – Р'etarade?

– Оборотистость, - подсказал Жук. – Это зовут оборотистостью.

– Я не могу так поступить, - непререкаемо отрезал Федор. – Если уж взялся, доводи дело до конца. Не то я до гробовой доски буду кусать локти и ломать себе голову, что же с вами сталось, и отчего я, козел эдакий, в этом не принял участия.

Братья снова переглянулись. Вид у обоих был привычно уже ошалелый, и Федор ощутил себя очень довольным. Кажется, им в жизни перепало не очень много доброго отношения, и было здорово немного исправить эту несправедливую статистику.

– Вы хорошие парни, - улыбнулся Федор. – И знаете Руставели.

– Обычно Руставели и прочих такого рода деятелей знают как раз те, с кем сложнее всего справиться, - мрачно отозвался Жук. – Знания маловато, чтобы считаться хорошим парнем.

– Вам все равно некуда идти, - пожал плечами хозяин дома.
– Я отлично могу вообразить, где вы заночуете, если я вас выставлю, и, знаете, мне не нравится то, что я представляю. А фантазия у меня хорошая. Поэтому давайте серьезно подумаем над моим вопросом, окей?