Роза восторга

Брэндвайн Ребекка

– Я… я готова, ми… Воррик, – сказала она.

Только тогда граф отпустил ее и вспрыгнул на свою лошадь – вороного боевого коня с золотистой гривой и хвостом. Они средней рысью проехали под пропускной решеткой и по мосту за ворота замка. Кэрливел и все остальные ехали позади.

Уже совсем рассвело, день был погожий и утренний туман давно рассеялся, хотя кое-где на весенней траве, как призмы, поблескивали капельки росы. Дорога простиралась перед ними лентой, вьющейся по расцветающим лесам и лугам. Ветви могучих дубов и высоких сосен переплетались с ветвями ясеней и стройных тополей, образуя многоцветные зеленые балдахины над сучковатыми ветками раскидистых тисов и густым, спутанным хмелем, у основания которого цвел пышный

каскад из роз, левкоев, папоротника и плауна. Акры новых всходов пшеницы, овса и ячменя поблескивали на солнце и волновались от легкого ветерка, то тут, то там пробегавшего по полям и нашептывающего что-то крестьянам, которые трудились с мотыгами и косами в руках. Вдалеке слышался негромкий рев скота, а выше, на холмах, блеяли козы и овцы.

Повсюду Воррик видел признаки богатства, благополучия и здоровья: Изабелла в качестве хозяйки Рашдена исправила все ошибки, которые допустил лорд Оадби, несмотря на предупреждение герцога Глостера. После смерти предыдущего опекуна девушка обнаружила, что внешне Рашден казался хорошо ухоженным, хотя к земледельцам относились даже хуже, чем к ней и Гилу. Изабелла пришла в ужас, узнав о тяготах, которые пришлось перенести крестьянам, и она принялась улучшать их жизнь, насколько могла, снискав тем самым любовь и признательность людей. Теперь они, заметив ее, тепло приветствовали, отложив мотыги, и почтительно приподнимали шляпы.

Несколько женщин вместе со своими мужьями работали на полях, но другие обрабатывали небольшие садики, которые граф заметил возле каждого дома. Старшие дети помогали своим матерям, а маленькие, как заметил Воррик, играли под бдительным присмотром нескольких молоденьких девушек.

Он вопросительно повернулся к Изабелле.

– Почему они не все на полях, где должны быть даже самые маленькие? – спросил он с неодобрением. – И кто дал право иметь собственные сады и обрабатывать их, когда есть другая работа?

– Я, – просто ответила Изабелла. – Так делал мой отец, до него – мой дед, а до деда – прадед. У нас разные способы управления имением, милорд.

– Я вижу, – сухо заметил граф.

– Милорд… Воррик… образ жизни, который вы видите, давно сложился в Рашдене, несмотря на жалкие и злые попытки лорда Оадби что-то изменить, – холодно добавила девушка, и Воррик уловил намек в ее словах. – О наших крестьянах заботятся, и они получают удовлетворение от своего труда. Ответьте мне, Воррик: какой прок от крестьянина, которого усмиряют голодом и кнутом, и потому он готов сбежать, поднять бунт, или станет жертвой бесконечных болезней и умрет? Какой прок от ребенка, который начнет работать в поле с пяти лет, к восьми годам станет истощенным уродцем, а к пятнадцати умрет? Какой прок от крестьянина, который выживет после столь тяжкого детства и, повзрослев, превратится в озлобленного и непокорного или сломается и потеряет гордость? Должна вам сказать, что от таких крестьян никому не будет пользы, Воррик. Мне пришлось потрудиться, чтобы исправить то, что задумал сделать лорд Оадби: он хотел сломить дух людей моего брата. – Снова в ее словах было предупреждение.

– Ваши методы обращения с людьми предоставляют им свободу мысли!

– Может быть, но что из себя представляет человек, живущий без мечты и надежды? Неужели вы не видите, каким богатым поместьем является Рашден? Наше имение и наполовину не имело бы такого благополучия, если бы оно управлялось по-другому. Здесь была бы жестокость без предмета и преступность без конца. Многие не выдержали бы и сбежали, а оставшиеся в имении люди горько страдали бы, а от этого пострадал бы Рашден. Так оно и было, когда здесь правил лорд Оадби. Но теперь, я знаю, каждый крестьянин Рашдена работает за троих, и работает охотнее и лучше, с радостью, так как чувствует себя в безопасности. Нашим людям не приходится думать каждый день о том, хватит ли ему пищи, чтобы прокормить

детей. У нас нет среди крестьян мошенников и тех, кто воровал бы у своих соседей, чтобы выжить зимой. Я позаботилась об этом. Мои предки считали, что пряник лучше кнута, милорд, – так повелось в Рашдене. И я знаю, что каждый из моих крестьян свободно и радостно пожертвовал бы ради меня своей жизнью, если бы я об этом попросила. Вы можете то же самое сказать о своих арендаторах?

Граф вспомнил своих крестьян, угрюмо работавших и бросавших на него косые взгляды. Он подумал о своем имении Хокхарст – рассыпающейся развалине, которая мало производила и была обременена большими долгами, хотя сам граф жил благополучно. Контраст с Рашденом не радовал, и его охватила зависть и гнев, потому, что эта маленькая хрупкая девушка, ехавшая рядом с ним, управляла поместьем, где крестьяне бесстрашно смотрели в глаза, зеленели богатые поля под весенним солнцем и паслись тучные стада. Она была, всего лишь женщиной. Откуда она знала, как управлять такими делами? Это было невероятно. Место женщины возле прялки или пялец с вышиванием или в постели мужчины. Воррик почувствовал себя дураком перед этой девушкой, которая знала и умела больше его и преуспевала там, где он провалился.

Провал произошел из-за того, что он лично не уделял внимания своему имению. И это еще больше терзало его. Некого было винить, кроме себя самого, за состояние дел в имении. Как и отец, он предпочитал проводить время при дворе или в сражениях и возвращался домой, только получив сообщение управляющего, что его ждут неотложные дела. Даже тогда Воррик, как и его отец, больше времени проводил на охоте и почти не занимался делами. Не удивительно, что число арендаторов с каждым годом уменьшалось, так как все больше людей осмеливались оставить свои участки земли и бросить вызов графу в надежде найти лучшую судьбу.

Граф пришпорил коня и галопом помчался вперед, не решившись ничего сказать. Теперь ему нужен был не просто беглый осмотр Рашдена, как планировалось сначала, а гораздо большее.

В деревне он также нашел подтверждение тому, насколько хорошо управляли Рашденом. Даже грязные дороги были вычищены, мусор и отбросы использовались для удобрения. Священник и управляющий пришли показать, как ведутся записи в книгах, а один пожилой мужчина из толпы, собравшейся посмотреть на нового опекуна, дернул священника за рясу и ворчливым голосом спросил, надо ли крестьянам приносить свои бумаги.

– Бумаги? Какие бумаги? – подозрительно спросил Воррик.

– Ну, те самые бумаги, которые леди Изабелла приказала написать для нас священнику, и в них показано, все ли должное мы заплатили лорду, – просто объяснил мужчина.

– Он имеет в виду расписки, Воррик, – пояснила Изабелла, подходя к толпе. – После сбора урожая каждому арендатору и жителю деревни дают расписаться в отчислении доходов в казну лорда. Таким образом, новый священник или управляющий не смогут заставить крестьян платить заново то, что они уже заплатили. Это была идея моего отца. Времена трудные: идет гражданская война, и никто не знает, в чьих руках окажется завтра корона, и простой народ не должен страдать из-за разногласий и ссор знати.

– Да, – янтарные глаза Воррика прищурились. – Это, по крайней мере, мне понятно, потому что уэльсцы тоже долго страдали от этого. Эшли всегда были на стороне Йорков, не так ли?

– Да, с начала гражданской войны. А вы, милорд?

– Я, миледи? – граф насмешливо вскинул бровь и странно улыбнулся. Его брат рассмеялся.

– Уорвик всегда на стороне победителя, миледи, – ответил Кэрливел.

Изабелла была потрясена.

– Ну, это же ужасно! У вас нет чести?

– Я наполовину валлиец и, кроме того, незаконнорожденный, миледи, – подчеркнуто сказал Воррик с легким оттенком горечи. – Какой честности можно от меня ожидать? Я «дикарь» или того хуже. По крайней мере, мне так всегда говорили.