Роза
Шрифт:
Вот что такое топор.
И сердце моё я отдаю топору.
Ах, но жизнь — вот она что такое:
Это вечное расставанье с тобой. Вот что такое жизнь. И её не прожить никому, никому, разве найдётся такой, кто зажжёт в голове у себя светоч глупости, чтобы ничего уже не понимать, кроме загадок. О, приди по весне, великий возлюбленный мой, и возьми с собою топор! А я буду стоять под звёздами, и я исцелую топор.
Вот что такое жизнь».
Пока баронесса читала,
— Фокусы и вздор один!
И листок перекочевал ко мне.
Баронесса совсем смешалась и потерялась от слов Мункена Вендта, словно чтение её было каким-то ужасным промахом, а может быть, ей стыдно стало, что она так выпевала иные слова?
— Поблагодарите же меня за декламацию! — сказала она, чтобы как-то спасти положение. И оба мы её поблагодарили.
— Может быть, его лучше исполнять под музыку? — сказал я.
— Вот-вот! — тотчас подхватил Мункен Вендт. — Ведь эдак ещё хуже будет. Эдак и моя Блисс вам его пропоёт, ха-ха-ха!
Но раз уж Мункен Вендт собирался в путь, баронесса первейшим своим долгом считала его ублажать, и она подлила ему вина.
— Смотритель маяка как-то рассказывал мне о странах, где производят вино. Только вот из паломничества нашего ничего не вышло, а то бы мы сами там побывали.
Мункен Вендт ответил:
— Но и здесь неплохо, сосны, скалы, северное сияние. Есть у меня дома одна нора — вот где хорошо!
Видно, Мункена Вендта уже разбирало вино, он воодушевился, расчувствовался, и лицо у него было такое доброе, прекрасное, и он даже несколько задыхался.
— Да, но зимой у нас снег, вот что плохо. И воды все замерзают, у-у! А в других странах солнце и дождь, дождь и солнце, так говорит смотритель. И люди все в шелках, девушки в юбках и блузах.
— Ай-ай, — сказал Мункен Вендт.
Скоро он осушает свой стакан, благодарит и выходит из комнаты. Вечер, в лавке уже тушат свет, окошко внизу, где винная стойка, ещё тускло светится, но вот и оно гаснет.
Мункен Вендт приходит ко мне в комнату, он заходил в лавку и ещё подкрепился, он в страшном возбуждении.
— Ну, зачем ты это, — говорю я ему.
— Помалкивай, — отвечает он. — Ты, как красная девица, себя блюдёшь, а в результате у тебя прыщи по физиономии. Ты их смажешь, тебе полегчает, а рядом другие прыщи выскакивают, и снова тебе их смазывать. Смиренник.
— Иди, ложись спать, завтра тебе отправляться, — сказал я на это.
Мункен Вендт ответил:
— Никуда я не отправляюсь. А права, видно, баронесса. Ты и не мужчина вовсе. На фортепиано играет, ну, совершенная барышня, так она говорит.
Слова его больно задели меня. Я столько сил положил на то, чтобы научиться фортепианной игре, а теперь выходило, что и это не к чести моей, а, наоборот,
— Значит, ты не уходишь завтра? — спросил я.
— Нет. И послезавтра не ухожу. Нет, видишь ли, уж я подожду лопаря. Вдобавок она сейчас, на лестнице, мне сказала, что я сегодня был такой красивый, у меня так горели глаза, ха-ха-ха!
— Кто это сказал?
— Кто? Баронесса!
— Ну, а ты? Что ты сказал?
— Я-то? Я сказал: «Ай-ай». Ты лучше спроси, что я сделал! Постой, сколько я тут у тебя пробыл, а?
— С четверть часа, — сказал я. — Даже меньше.
— Ну, я пошёл, — сказал он. О, верно, это неспроста он спросил у меня о времени.
Я слышал, как он тихонько спускался по лестнице. Я не лёг спать, нет, я даже, напротив, потеплее оделся и хотел уже выйти, но тут возвращается Мункен Вендт.
— Ну, что я говорил про этих благородных дамочек? Одна комедия! — выпалил он в раздражении. — Молчи, тебе говорят. Я имел право поступить так, как поступил. Но ведь всё комедия, одна комедия! Тьфу ты, чёрт! Ты выходишь?
— Да.
— Да! Он думает, ему прогулки помогут! Мажь свои прыщики, мажь. А когда выскочат новые...
Я рывком открываю дверь, распахиваю настежь. Мункен Вендт смотрит на меня, и хоть он готов был расхохотаться мне в лицо и уже уселся на стул, он вдруг делается серьёзен и говорит:
— Да, правда твоя. Пойду-ка я лягу. Но вообрази — дверь была заперта.
— Если она и пообещала тебе оставить её открытой, так только чтоб от тебя отделаться, — сказал я. — Ты просто зверь!
Мункен Вендт раздумывает над моими словами.
— Ты полагаешь? Но она разрешила мне её поцеловать! Ну, всё равно что разрешила. Тоже, по-твоему, чтоб от меня отделаться?
— Да.
— Что ж. Очень может быть. Я в таких людях не разбираюсь. Пойду-ка я лягу.
Я спустился к пристани. Я поглядел на светящиеся окна у Хартвигсена, но прошёл мимо. На возвратном пути я ненадолго остановился, я стоял и смотрел на звёзды, как раз у поворота к Хартвигсену. Но я и шагу в ту сторону не ступил, нет, просто я стоял и смотрел на звёзды.
XX
Мункен Вендт отбыл.
Я уж начинал было думать, что он согласится стать учителем Марты. Но проходил день за днём, а он отказывался стать учителем. Он и над моей-то должностью всё подтрунивал и спрашивал, зачем я пожаловал в эти края. «Чтобы встретить свою судьбу», — отвечал я. Баронесса только головой качала на то, что друг мой так у нас засиделся, о, впрочем, она даже мне за него выговаривала.
— Но у него есть прекрасные качества, — сказал я.