Розеттский ключ
Шрифт:
Нажак скрылся в большой палатке Наполеона, а я оцепенело торчал на средиземноморском солнце с непокрытой головой, томясь от жажды и склоняясь к фатализму. Однажды в Канаде я испытывал подобное смутное чувство мучительной неизвестности на реке Святого Лаврентия во время головокружительного падения на скалы… однако тогда мне повезло налететь на куст и, миновав скалистую твердь, нырнуть в воду.
И здесь, возможно, найдется какой-то спасительный куст.
— Гаспар! — еле ворочая языком, выдавил я.
Да, я увидел поблизости выдающегося французского математика Гаспара Монжа, который помог мне разрешить некоторые
— Гейдж! — прищурившись, воскликнул Монж, подходя ближе. — Как вы здесь оказались? По-моему, я советовал вам уехать в Америку!
Гражданское платье ученого давно потеряло пристойный вид, на коленках появились заплаты, куртка изрядно пообтрепалась, щеки заросли щетиной. Он выглядел как усталый пятидесятидвухлетний человек.
— Я пытался. Послушайте, а вы слышали что-нибудь об Астизе?
— О той женщине? Но она ведь сбежала с вами.
— Верно, но нас разлучили.
— Вы улетели на воздушном шаре вместе с ней — так сообщил мне Конте. Ох и разъярился же Никола из-за вашей проделки! Спасительный полет, как же все наши ученые завидовали вам… и зачем вы вернулись в этот жуткий бедлам? Милостивый боже, парень, я понимал, что вам далеко до настоящего ученого, но вы, похоже, начисто лишились и здравого смысла.
— Пожалуй, я согласен с вами, доктор Монж.
Он ничего не знал не только о судьбе Астизы, но, очевидно, и о нашем проникновении в глубины пирамиды, и я сразу решил, что лучше не посвящать его в былые приключения. Если французы, не дай бог, узнают, какие в ней скрыты сокровища, то разнесут эту древнюю громадину в пух и прах. Лучше оставить фараона покоиться с миром.
— Астиза упала в Нил, а воздушный шар в конечном счете опустился в Средиземное море, — пояснил я. — А Никола тоже здесь?
Я слегка опасался встречи с Конте, экспедиционным воздухоплавателем, после того как украл его разведывательный воздушный шар.
— К счастью для вас, он задержался на юге для организации нормальной доставки нашей осадной артиллерии. В его гениальной голове родился проект великолепной конструкции многоколесных повозок для транспортировки пушек через пустыню, но у Бонапарта нет времени на внедрение подобных новшеств. Мы рискнули отправить их морем. — Монж умолк, осознавая, что выбалтывает секреты. — Но почему вы торчите здесь в одиночестве, со связанными руками? — Он выглядел озадаченным. — В какой грязи вы вывалялись и откуда эти ожоги… о господи, что же с вами приключилось?
— Он английский шпион, — заявил Нажак, выходя из палатки. — И вы, месье ученый, рискуете навлечь на себя такое же подозрение, уже просто разговаривая с ним.
— Английский шпион? Не болтайте чепухи. Гейдж — дилетант и бездельник, прирожденный бродяга. Какой уж из него шпион, его же никто всерьез не воспринимает.
— Неужели? А вот наш генерал воспринимает.
После этих слов появился и сам Бонапарт, полог его шатровой палатки величественно вздулся, словно заряженный электрической силой ее обитателя. Выехав из Тулона около года тому назад, все мы успели уже побронзоветь под южным солнцем, и лицо генерала также покрывал густой загар, но успех и ответственность придали его
— Итак, вот и вы! Я полагал, что вы давно мертвы.
— Он перешел на сторону англичан, mon general, [14] — с готовностью пояснил Нажак.
Этот бандит напомнил мне школьного ябедника, и я пожалел, что не прострелил ему язык.
— Это правда, Гейдж? — подавшись ко мне, спросил генерал. — Вы перебежали от меня на сторону врагов? Неужели вы отказались от разумных республиканских идей и спелись с реакционерами, роялистами и турками?
— Нас развели случайные жизненные обстоятельства, генерал. Я лишь пытался узнать о судьбе женщины, с которой познакомился в Египте. Возможно, вы помните Астизу.
14
Мой генерал (фр.).
— Еще бы, нечасто красотки палят из мушкетов. Судя по моему опыту, Гейдж, любовь приносит людям больше зла, чем добра. Так именно ее вы рассчитывали отыскать в Иерусалиме, когда Нажак захватил вас?
— Как ученый, я пытался провести некоторые исторические исследования и…
— Нет! — запальчиво оборвал меня он. — Уж одно-то я теперь знаю наверняка, научные исследования вам недоступны!
И я не собираюсь больше тратить время, выслушивая ваш идиотский лепет! Вы перебежчик, лжец и лицемер, сражавшийся в компании с английскими моряками! Вероятно, вы действительно могли бы стать их шпионом, как и сказал Нажак. Если бы не были чертовски глупы, как не раз подчеркивал Монж.
— Сэр, когда я следовал в Тулон, чтобы присоединиться к вашей экспедиции, Нажак пытался украсть у меня ценный медальон. И предатель как раз он!
— Он сам подстрелил меня, — вставил Нажак.
— Он пособник графа Алессандро Силано и член еретической ложи египетского обряда, враг всех истинных масонов. Я уверен в этом!
— Замолчите! — прервал меня Бонапарт. — Я отлично понял, что вы, Гейдж, враждебно относитесь к графу Силано. Я также знаю, что он проявил поразительную преданность и стойкость, несмотря на травму, полученную при исследовании пирамид.
«Так, — подумал я, — значит, Силано жив». Плохие новости сыпались одна за другой. Неужели граф заявил, что упал не с воздушного шара, а свалился с пирамиды? И почему никто ничего не говорит об Астизе?
— Если бы вы обладали преданностью Силано, — продолжал Бонапарт, — то не докатились бы до такого ужасного положения. Побойтесь Бога, Гейдж, вас обвинили в убийстве, а я предоставил вам все возможности для спасения, и, однако, вы болтаетесь, как маятник, из стороны в сторону.
— Такая уж подлая у него натура, mon general, — с наглым видом подпел Нажак.