Розеттский ключ
Шрифт:
Отступая по прибрежным районам, французы мстительно сжигали все фермы и деревни, чтобы замедлить преследование, которое никем не задумывалось. Наш еще не пришедший в себя гарнизон и подумать не мог ни о какой погоне. Осада города продолжалась шестьдесят два дня, с 19 марта по 21 мая. Обе стороны понесли тяжелые потери. Чума, поразившая армию Наполеона, проникла и за городские стены, и первоочередной заботой было очистить улицы и дома от покойников. На Акру нахлынула жара, и трупы начали смердеть.
Я жил в усталом оцепенении. Астиза вновь пропала, сохранил ли ей жизнь Силано? Я вложил книгу в кожаный ранец и спрятал ее в комнате купеческого постоялого двора Хан эль-Шуарда, но мог бы поспорить, что никто не позарился бы на нее даже на центральном рынке, настолько бессмысленными выглядели содержавшиеся в ней закорючки. Постепенно до нас доходили слухи о продолжении
Смиту между тем не терпелось окончательно уничтожить заклятого врага. Турецкое подкрепление из Константинополя слишком запоздало, чтобы помочь Акре, но в начале июля их флот все-таки прибыл, доставив на своих бортах двенадцатитысячное оттоманское войско, готовое идти к Абукиру и отвоевать Египет. Английский капитан пообещал, что его собственная эскадра поддержит атаку. Я не был заинтересован в присоединении к их экспедиции, сомневаясь, что с таким войском можно одолеть главные силы французской армии. Мне по-прежнему хотелось взять курс на Америку.
Но седьмого июля одно торговое судно доставило мне из Египта письмецо. Его скрепляла красная восковая печать с изображением бога Тота с головой ибиса и клювовидным носом, и адрес был написан женским почерком. Мое сердце учащенно забилось.
Однако когда я открыл конверт, то обнаружил совсем не женский почерк, а решительную мужскую руку. Послание отличалось лаконичностью.
«Я могу прочесть это, а она ждет.
Ключ находится в Розетте.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА 23
Я вернулся в Египет 14 июля 1799 года, через год и две недели после того, как первый раз высадился на его берегах с Наполеоном. На сей раз я прибыл с турецкой армией, а не с французской. Смит увлекся идеей нового контрнаступления, заявляя, что оно окончательно подорвет силы Бони. Я невольно заметил, однако, что он со своей эскадрой встал на якорь довольно далеко от берега. И трудно сказать, кто имел меньше уверенности в завершающем успехе этого вторжения: я или пожилой, белобородый военачальник турок, Мустафа-паша, который ограничился в своем наступлении тем, что захватил крошечный участок полуострова с одной стороны Абукирского залива. Его войска высадились, захватили французский редут к востоку от селения Абукир, уничтожили три сотни его защитников, заставили сдаться еще одну сторожевую заставу на другом конце полуострова и на том остановились. Там, где перешеек полуострова переходил в материк, Мустафа начал возводить три ряда укреплений, ожидая неизбежного контрудара французов. Несмотря неуспех защитников Акры, турки по-прежнему опасались встречи с Наполеоном в открытом сражении. После победы смехотворно малых сил Бонапарта над огромной турецкой армией у горы Табор паши (то бишь турецкие военачальники) пришли к выводу, что любые их смелые начинания обречены на провал. Поэтому они заняли прибрежную полосу и начали спешно окапываться, надеясь, что боевой дух французов иссякнет при виде вырытых траншей.
Мы видели, что первые французские разведывательные отряды
Улучив удобный момент, я по собственной инициативе тактично посоветовал Мустафе двинуться на юг и связаться с мамелюками, к которым присоединился мой друг Ашраф, к маневренной коннице под командованием Мурад-бея. Прошел слух, что Мурад осмелился дойти до самой Великой пирамиды, забрался на ее вершину и с помощью зеркала послал сигнал своей жене, содержавшейся пленницей в Каире. Такой поступок характеризовал его как смелого и даже лихого командира, и, на мой взгляд, турки добились бы гораздо большего под командованием хитроумного Мурада, а не осторожного Мустафы. Но турецкий паша не доверял заносчивым мамелюкам, не хотел делить командование и боялся выйти из-под защиты земляных укреплений и военных кораблей. Если Бонапарт слишком поспешил, пытаясь завоевать Акру, то турки слишком поспешно высадились в Египте, собрав лишь малые силы.
Однако стремительно меняющийся ход жизни вносил свои коррективы в расстановку сил. Более того, оригинальные и великолепные стратегические расчеты Наполеона перестали быть загадкой. Год назад его флот уничтожил адмирал Нельсон, его наступление на Азию захлебнулось в Акре, а, согласно полученному Смитом донесению, Типу Султан, индийский падишах, с силами которого мечтал в итоге объединиться Бонапарт, погиб в Индии при осаде Серингапатама английским генералом Уэлсли. [25] К тому времени, когда войска Мустафы высадились на берег, в Средиземное море вошел объединенный франко-испанский флот, намереваясь оспорить морское превосходство англичан. Расклад противостояний все больше осложнялся.
25
Имеется в виду Артур Уэлсли Веллингтон (1769–1852), выдающийся британский полководец и государственный деятель.
Я решил, что мне лучше всего как можно скорее провернуть дельце с Силано в Розетте, портовом городке в устье Нила.
Если я сумею вернуться в турецкий анклав до того, как прекратит существование их береговой плацдарм, то смогу наконец убраться подальше из этой страны. При удачном раскладе со мной поедет и Астиза. А в лучшем случае и мудреная книга.
Бонапарт и Силано не обманулись в расчетах. Я ощущал себя владельцем книги, и простое любопытство побуждало меня выяснить, что же в действительности открывают эти таинственные письмена. Даже старина Бен вряд ли устоял бы перед таким искушением. Как он сам мудро писал: «Легче подавить в себе первое желание, чем удовлетворить все последующие». Мне любыми путями хотелось выяснить, какой «ключ» известен Силано, в очередной раз освободить Астизу, а потом решить для себя, что же делать с этими тайными знаниями. Но единственное, в чем я не сомневался, так это в том, что мне совершенно не хочется обрести бессмертие, если в свитке Тота сокрыта тайна вечной жизни. Жизнь подкидывает слишком много трудностей, чтобы терпеть их вечно.
Пока турки окапывались в гнетущей летней жаре, углубляя траншеи перед их ярмарочными палатками, я нанял фелюгу, чтобы пройти на ней на запад к устью Нила и к Розетте. Мы проплывали мимо этого местечка в прошлом году, когда впервые приближались к берегам Египта, но я не помню, чтобы сей городок удостоился особого внимания. Местоположение придавало ему некоторую стратегическую ценность, но оставалось загадкой, почему Силано захотел встретиться именно там; естественно, мысль о том, удобно ли мне будет добираться туда, не пришла бы в голову этому колдуну. Самым вероятным объяснением казалось то, что его сообщение скрывало какой-то обман и ловушку, но приманки выглядели на редкость соблазнительно — любимая женщина и перевод, — чтобы я сунул голову в этот капкан.
Таким образом я оказался на судне капитана Абдула, и мы пристали к берегу на полпути в Розетту, поскольку мне понадобилось внести оригинальные усовершенствования в его парус, хотя он счел их веским доказательством глупости всех иноземцев. За пару дополнительных монет он обещал никому не выдавать секрет моей модернизации. А потом мы вновь направились по синему морю к бурому языку великой африканской реки.
Вскоре нас остановил французский патрульный корабль, но Силано организовал для меня пропуск. Лейтенант этой шебеки знал мое имя — очевидно, рискованные приключения и непостоянство в выборе союзников снискали мне определенную известность — и пригласил меня на борт. Я вежливо отказался, сказав, что предпочитаю остаться в нанятой лодке.