Рождение античной философии и начало антропологической проблематики
Шрифт:
Космическая компенсация и мера, лежащие в основании мира (что было так естественно для греческого рационализма), не нуждались более в божественных репрезентациях. Отныне сущностной задачей философии являлось освобождение людей от прежних обычаев и предрассудков, ставших на пути людей и их разумного (а в этом изначальная просветительская функция древнегреческой философии) общения с природой. Дело в том, что в рационалистической ориентации на меру и порядок не снималась фундаментальная ориентация на жизнь "по природе". Правильно отмечал Ф. Корнфорд, что греческая философия снимала самый верхний, поверхностный слой олимпийской религии. При этом действительно обнажались самые архаические слои античной парадигмы и формировалась нацеленность не на переустройство природы, а на жизнь в согласии с ней. Подвигом эмансипированного разума было открытие порядка в природе, и его предписания не шли далее просветительского призыва жить "по природе". Но чего не заметил Корнфорд, так это того, что древние религиозные идеи не были самоцелью философии. Они подлежали трансформации и подчинению с целью обоснования
292
В то же время формирование полиса, кодификация права и утверждение законности, которая не разделялась в массовом сознании с покровительством молодого поколения богов-олимпийцев, привели к реставрации древних теогонических версий, обосновывавших ранее власть олимпийцев. Нельзя считать это самостоятельной задачей, в центре интересов находилось настоящее человека - борьба человека за справедливость и хлеб насущный, но настолько был силен интерес к обоснованию справедливости и порядка в этом мире, что сквозь теогонию проглядывают космогония и космология: мир в его целостности уже находится перед взглядом поэта-мыслителя. И все же в предфилософии нет обращения к началам, а обращение к наличному миру, с целью его обоснования (Зевс и другие олимпийцы утвердили порядок и справедливость) завершалось теогоническими (мифологическими) повествованиями: хотя Гесиод пытается доказывать, способ доказательства сводится к мифологическому обоснованию. Само право - горизонт повседневной жизни древнего грека - только в условиях сформировавшегося полиса опирается не на богов - охранителей и носителей справедливости, а на dike, приобретающей в условиях полиса характер абстрактной правовой идеи, подлежащей обсуждению и рационализации, что в целом предполагало переход к полису, где рядом с жизнью "по заветам отцов" утверждается принцип разумной жизни, где обоснование полисных ценностей (добродетелей разума - справедливости, рассудительности и т.д.) требовало всеобщего признания, обоснования и доказательства, что объясняется характером античной государственности.
Античная государственность соответствовала ограниченному характеру производственных отношений. Целью производства являлось не производство стоимости и накопление богатства, а производство потребительной стоимости и обеспечение государству наилучших граждан. Нам представляется, что в античном полисе мы находим ответы на вопросы "бытийности" раннегреческой философии. Полисные реалии объясняют действительные основы не только греческого искусства, но и культуры и философии. Такими реалиями выступали ограничения античного производства, нацеленного на производство потребительных стоимостей, т.е. имеющего своей целью человека. Политическое развитие античного мира разрушает эту ограниченность. Но в условиях полиса и социально-экономическая, и культурная, и философская парадигмы сливаются в единой антропологической направленности. Ориентация античной философии на рассмотрение окружающего человека мира в его целостности и разумности базируется на выполнении ею, как и всем теоретическим познанием, определенной социально-практической задачи - воспитания граждан
293
полиса. Ориентация античной философии на объяснение человеку его места в мире, рациональных оснований его деятельности проявляется наиболее отчетливо в критические периоды античной истории.
В эпоху эллинизма, с потерей полисами прежней политической самостоятельности вырабатывается новый идеал познания - достижение "атараксии". Этот идеал соответствовал условиям угасания политической активности граждан, но показательно, что и реализация этого познавательного идеала опять-таки предполагает обращение к космическому универсуму (физика и этика стоиков и эпикурейцев - разные, но взаимосвязаны разделы их учений). Этические проблемы обосновываются физически: "огненный логос", "самоотклоняющиеся атомы".
Рассмотрение человека в единстве с природой, в единстве с космическими связями, отвечает социальным позициям члена полиса, не мыслимого вне рамок полиса, но благодаря этому и самосознательно ориентирующегося в политической жизни. Окружающий мир в его единстве, целостности и разумной упорядоченности становится не чужим, а доступным человеку, его усилиям, его возможности самому творить судьбу обозримого полиса. Проблемой для древнегреческих философов (в особенности ранних, которых невозможно во всем противопоставить, как это делает Хайдеггер, ни Платону, ни Аристотелю) был сам мир-космос, во всем многообразии его отношений. При определении устойчивого основания этого многообразия происходило наложение на объективно выявленные природные связи связей социальных. Та или иная доля социоморфизма и антропоморфизма, с которой рассматриваются предельные основания мира-космоса, характеризует поэтический склад ума, "прислушивание к голосу бытия", обнаруживает устойчивое стремление вычитать социальные и даже личные судьбы в "книге природы".
Использование социально-антропологических образов при построении философских учений тем самым корректирует, уточняет и завершает на общем уровне картину мира-космоса, объединяет его различные аспекты. Ведь при этом не только онтология, но и гносеология не мыслима без этики, эстетики, антропологии и социологии - они становятся
294
Но эти же полисные ценности должны были стать предметом философского обоснования и размышления. И окружающий человека мир, и способ ориентации в нем, и способы его оценок должны были быть обоснованы применительно к человеку, заявившему о своем нравственном и политическом самоопределении. Человек должен был стать "мерой вещей", расцениваться как "мера вещей". Было ли это возможно до софистов и Сократа? Возник ли у первых философов вопрос о человеке, гордо претендующем оценивать мир сквозь призму собственных ценностей, т.е. дающем миру мировоззренческую окраску, нагружающем мир человеческими ценностями? Здесь решающим является вопрос о древнегреческой лирике и первых философах как наследниках поэзии и подвижниках личностно-центростного видения мира. Ценности гомеровского человека - dike, aidos, arete превращаются в конструкты личного видения мира, позволяющие представить мир в системе рациональных обоснований, провозглашаемых лирическим поэтом ценностей, где личный мир разворачивается в целый спектр космологических реалий. Бытование философии в личностном типе оценок человеческой жизни и переход к объективностным способам обоснования виден уже у Солона. В отличие от лирики, философия стремится дать общезначимую картину мира, дойти до его последних оснований, но не порывает с мифологией как с исходным идейным материалом и в этом качестве остается прежде всего космогонией. Но и космогония в этой обращенности к наличному миру, а не к богам, к вещам в мире, служит не воспроизведению богов в их чувственной видимости и наглядности, а тому, чтобы, опираясь не на чувства и веру, а на разум, этому чувственно-конкретному миру сообщить его второй план, позволяющий видеть мир во всей гамме его значений, ценностей, установок и смыслов.
Здесь можно проследить два спектра видения мира "первыми философами" наглядность, достоверность мира и убедительность построения мировой модели. Насколько она была убедительна (привлекались мифологические образы и в то же время математические или логические обоснования) - зависело от всей системы обоснований. И второй аспект - стремление обосновать место человека в этом мире, здесь, единение человека с этим миром. К нему восходит принципиальная установка античной философии - натурализм, от гилозоизма до пантеизма включительно. Уже у Фалеса гилозоизм перерастает в пантеизм, но и у пантеистов Ксенофана и Гераклита до конца не искореняется гилозоизм. Но благодаря этому человек остается близок к природе, а природа доступна человеческому разуму (logos). Отсюда микро- и макроуровни их рассмотрения. Первыми стали на этот путь пифагорейцы: на пути интроспекции, анализа чисел открывается
295
внешний мир, не возникает проблемы соотнесения найденного внутреннего мира с внешним. Они изначально соотнесены. Отсюда объясним гераклитовский человек, этот эмпирический индивид, в котором главное - душа, не имеющая пределов, так глубок ее логос.
Наиболее отчетливо стремление перенести человеческие ценности из обыденно-мифологической обстановки в космическую проекцию проявляется у Ксенофана. Но он отказывается от космических спекуляций. Он самый непримиримый борец с антропоморфизмом, с человеческими заблуждениями. Он вносит в раннегреческие миро- и человекопредставления самую существенную деталь - обыденная жизнь не протекает "по природе", а представляет собой "произвольные установления". Ксенофан показывает, что жизнь "по природе" требует особого - мудрости. Он наиболее убедительно доказывает (хотя уже у Анаксимандра используется образ dike), что эта жизнь - полисная. Он обосновывает полисные ценности - благозаконие, мудрость и добродетель благочестивых мужей. "Эвномия" превращается в самостоятельную проблему, но человек "по природе", опираясь на собственный разум, становится причастным к полисным ценностям. Человек лишь исказил язык природы: есть ошибки в словоупотреблении (имена богов), но нет необходимости обоснования самодостаточности внутреннего мира человека (сократовское: "Я знаю, что ничего не знаю"), а потому и нет понятий, ибо нахождение понятий и есть результат поиска этой самодостаточности.
Мудрость состоит не в завершенном знании, а в умении видеть мир в его божественности и незавершенности, и соответственно отличать человека от животного, приобщать его к богу, когда бог - это мир в его божественности, вечности, порядке и мере: "вечно живой огонь", вечное течение жизни, "река жизни", в которую человек не может вступить дважды, не осмыслив бренности своего существования и не осознав высших ценностей, во имя которых стоит жить - честь и справедливость. Сама природа выступала важнейшим, смыслообразующим фактором человеческого сознания. Древние греки, "непрактичные", "наивные", искали в созерцании природы самое ценное, что есть у человека и чего нам так не хватает теперь - подтверждения ценности человеческой жизни и человеческого достоинства. Война городов, убийства и распри (что также характеризует греческую агонистику) не могли низвести человека до уровня животного: греки знали, что они - дети природы, а природа божественна, разумна и совершенна. И нет другого способа осознать свое несовершенство, как созерцание этого удивительного строя вещей, торжества жизни над смертью, неизменно повторяющейся победы человечности и справедливости над несправедливостью и бесчеловечностью.