Рождение городской легенды
Шрифт:
— Ой, Мамо, брось, я пошутил, — скривился Каэдэ, виновато опуская голову и глядя вниз. Так же волк опускает глаза, чтобы подтвердить власть своего вожака, так же собака опускает глаза перед своим хозяином, показывая преданность и повиновение. — Отличный ты лидер. Просто это тебе больше не нужно, вот и нет банды…
— Ага. Отличный. Мне даже друг не сказал, что женится.
— Он никому не сказал, — Каэдэ посмотрел на меня, ухватившись за эту мысль. — Никто ж и не знает. Я и сам случайно узнал. Встретил их в магазине.
— Может, он это и хотел мне сказать, — задумчиво пробормотал
— Не волнуйся, если я решу жениться, ты будешь первым, кто это узнает.
Он улыбнулся, а я только вскинул бровь, показывая, что не особо польщен. Кто-кто, а Каэдэ не женится в ближайшие лет десять. Не для него это. И он это прекрасно понимал, поэтому и сам как-то странно хмыкнул на свою фразу.
— А ты сам?
— Что? — растерянно спросил я.
— Ладно я, — начал рассуждать Каэдэ, — безответственный и ветреный. А ты? Почему такой завидный жених не думает о браке? Пора бы…
На этой фразе вышеупомянутый завидный жених снова нервно усмехнулся, не поняв, шутит ли его друг.
— Во-первых: то, что я не женюсь, еще не значит, что я не думаю о браке. Как раз поэтому я и не женюсь, что периодически думаю, чем это чревато для меня… А во-вторых… мы так и будем обсуждать эти глупости или вспомним все же, для чего искали атлас?
И мы единогласно решили вернуться к географии. Вообще-то Каэдэ знал ее отлично, ведь любил этот предмет с детства. В тот момент он работал в туристической фирме, поэтому знания приходилось периодически освежать. Но все же в нашем споре о забытой столице — как и почти во всех наших спорах — я оказался прав.
— Как думаешь, мог это быть кто-то из наших? — неожиданно спросил я, и друг без проблем понял, что я говорю об убитой девушке.
— А почему нет?
Вопрос прозвучал очень буднично, как «а почему бы не приготовить на завтрак яичницу с тостами». Я отвернулся к окну. Небо уже успело почернеть, а темные тучи опускались все ниже, как будто тяжелели от не пролитого на город дождя. Мне показалось, что они вот-вот налипнут прямо на стекло моего окна, и не будет видно уже ничего.
— Почему? — еще раз спросил я себя, пытаясь точнее подобрать ответ. — Мне бы этого не хотелось.
— Мамо, ты воспитал настоящую уличную банду, а теперь хочешь, чтобы они вели себя хорошо, пока тебя нет, были белыми и пушистыми паиньками?
— Да. Именно этого я и хочу.
Каэдэ смотрел на меня с сочувствием. Это угнетало еще больше, чем непроглядная тусклая серость туч за окном.
— Ее так и не могут опознать, — вдруг сказал он. — Тело женщины в превосходном состоянии, поэтому полицейским не понадобилось никаких реконструкций. Ее полное описание с портретом висит на сайте города, мелькает в новостях, во всех газетах. И все равно до сих пор не известно, кто она такая.
— Джейн Доу, — задумчиво протянул я, прикрывая глаза.
— Да уж… А что с твоим Джоном Доу?
— Ничего, — не открывая глаз, я облокотился на стенку, плотнее запахнул кофту и слабо улыбнулся, представляя себя в маленьком уютном домике где-то в горах, на зимнем курорте, среди снегов и елей. Мешал только
— Наверное?
Я все еще не открывал глаза. Может быть, так я надеялся избежать проблем и неудобств хотя бы на пару минут. Хотя их все равно не хватило бы, чтобы отдышаться и одуматься, переосмыслив все происходящее.
— Он странный, ты заметил…
Это был не вопрос, это было утверждение, я в этом был уверен, это не могло вызывать сомнений.
— Даже для человека, который потерял память, — согласился друг.
Я услышал, как он аккуратно скребет ложкой по стенкам кружки, пытаясь выловить листики заварки, и представил, что это стеклянный колокольчик, висевший у выхода во внутренний двор в старом доме бабушки, где я бывал в детстве. Лето тогда было жарким, но не изнуряло так, как в последнее время. Легкий ветерок разгонял застоявшийся воздух и заставлял колокольчик примешивать к шуму оживленной природы тихий звон. Мне нравилось сидеть на порожках, наблюдать за фигурками соседей, мелькавшими в заборных щелях, есть мороженое и играть с бело-рыжей бабушкиной кошкой.
Такие приятные моменты выпадали крайне редко. Обычно, когда я приходил с мамой, бабушка сторонилась меня, даже почти не разговаривала. Но если имел наглость заявиться один, то ругалась без устали, а порой даже не впускала. Бабушка ненавидела моего отца и меня в придачу. И все же, начав жить отдельно, я считал своим долгом иногда заходить к родственнице. Я приносил ей фрукты, которые бабушка сама себе почти не покупала, и много-много разного чая, ведь она его любила. Бабушка же продолжала от встречи к встрече поджимать губы и подчеркнуто вежливо, но с холодком отвечать на любые мои фразы. Да и меня жажда общения в последние годы обычно не распирала. Я проверял состояние техники и мебели, общую обстановку в доме, спрашивал о здоровье, помогал, если что-то требовало моего вмешательства, и торопился покинуть негостеприимное жилище.
— Вот бы и мне так, — вздохнул я. — Иногда хочется забыть жизнь, которой я живу, и все то, что успел в ней сделать.
— Не надейся, Мамо, память не так легко потерять по щелчку. Скорее всего, она просто будет понемногу слабеть, слабеть, и в какой-то момент ты поймешь, что не можешь вспомнить, куда положил свою вставную челюсть. Верно, Зэт?
Мое сердце замерло, и я открыл глаза. Зэт любопытствующим изваянием замер у стола напротив нас, не решаясь сесть на стул. Он чувствовал себя неуютно, влезая в разговор, хотя Каэдэ уже не первый день пытался вытянуть его из спальни, чтобы пообщаться.
Зэт слабо, но искренне улыбнулся и кивнул парню, соглашаясь с его словами. Каэдэ же улыбался как-то коварно, и мне оставалось только гадать, как давно в разговоре появился третий участник, и как много он успел услышать.
— Так, как Зэту, не многим везет, — продолжил друг. — Необычно, должно быть, не помнить, кто ты. Можно ведь оказаться кем угодно…
Мы с брюнетом переглянулись. Разговора о его личности не заходило с тех пор, как я назвал парня Зетом, просто как-то не приходило в голову рассуждать об этом.