Рождение Клеста
Шрифт:
Первый день возвращения из плена я запомнил, как страшный сон: мы изнемогли от жары. Солнышко и Малёк выхлебали бы всю воду, что у нас была, но я свирепо зажал бурдюки, так как понимал, что Милке ещё тяжелее, чем нам, а без неё мы золото не спасём. Я понимал, что родники, реки нужно искать в низинах, но, чёрт побери, степь расстилалась перед нами ровная, как стол: где ж тут уклон, в какую сторону??? И нам нужно держаться на северо-запад, чтобы выйти к своим, а не на уклон… если только они где-то есть, эти «свои». А если вся страна уже захвачена, то тогда как?
По счастью, эта местность не была такой уж убийственной
Мы припали к воде и пили, пили мутную влагу, ни о чём не думая — три человека и лошадь. Потом залезли в реку прямо в одежде и блаженно отмокали, беззаботно хохоча и плеская друг на друга грязную воду. Милка с берега косила на нас своим умным глазом, и мотала головой в знак осуждения, фыркая, но мы ладонями кинули на неё брызги — и она отошла от берега, неуклюже пятясь в своей упряжи.
Забылись все ссоры и обиды; мы оживали, как увядшая трава после живительного дождя. Кажется, мы вот так купались в последний раз в далёком-далёком детстве, когда не было не только войны, но и борьбы за кусок хлеба: нас кормили наши родители, а мы лишь беззаботно прожигали день за днём, ни о чём не думая, кроме игр и развлечений.
Намокшая одежда облепила наши тела. Я, не спавший с женщиной уже долгое время, невольно обращал внимание на контуры девичьего тела, благо там было, на что посмотреть… и брызгал на него очередную порцию воды. Мы смывали с себя не только жажду, но и страх умереть в этой чёртовой безлюдной пустоши: от степняков, зверья или от чего ещё там можно было погибнуть? — да от всего, что угодно!
Обессиленные и грязные, мы выползли на берег и рухнули на землю, уже совершенно не переживая за чистоту своей одежды. Я невольно вспомнил купание после первой разгромной битвы, когда мы тоже втроём, ещё с Ермином, спасались бегством, но тогда мы не дурачились, как дети. Или это женское общество на нас так влияет, что мы начинаем стремительно глупеть и впадать в детство?
Мы поехали вдоль речки, вверх по течению. Я рассуждал так: она несёт свои воды в степь с возвышенности, т. е. из глубины нашей страны. Так что, двигаясь вдоль неё, мы не заблудимся и от жажды не загнёмся.
Ошибиться с выбором пути было невозможно: в этот же день мы наткнулись на деревушку, состоящую из таких же мазанок, но частоколом не окружённую. Но… Но это оказалась мёртвая деревня!
Оставив Солнышку на околице, мы с Мальком как потерянные бродили среди безмолвных стен, источающих могильную тишину. Все двери распахнуты настежь, видны полуразложившиеся трупы, источающие приторное зловоние. Наверное, многие защищали себя с оружием в руках, но только никаких железяк рядом не валялось. Даже кузница зияла глухой, полной пустотой, не считая толстого гвоздя, валявшегося возле дверей и уже прихваченного уличной ржавчиной, — да и тот, скорее всего, обронили в спешке уже на улице, а иначе и его унесли бы. Там внутри не оказалось никакого инструмента, кроме тяжеленной наковальни, и никакого признака, что тут когда-то создавались железные изделия: хоть бы подкова какая попалась где на глаза…
Во всей деревне мы кое-как разжились лишь несколькими сухарями: грабители вынесли из неё всё дочиста. Взяли также несколько рубах,
Тягостное впечатление произвели на нас тела мёртвых детишек: счастливые детские улыбки превратились на их сгнивших лицах в зловещий зубастый оскал смерти. Одна девочка до самого конца продолжала прижимать к себе тряпичную куклу, словно именно она нуждалась в защите больше, чем её хозяйка, да так и осталась лежать со своей подругой на груди, закрывая её ручонкой с обнажившимися костями.
— Зря мы того ханского змеёныша лечили, — сказал Малёк, пнув камушек. — Отравить надо было там всех, чтобы их души ушли прямиком к дьяволу — и всего делов.
— Они бы твою подругу потом страшно замучили, — ответил я. — Помнишь, я тебе сказал недавно, кого обязательно нужно убить при встрече? Вот и убей: за эту деревню как раз и сочтёмся.
— Надо было его сразу убить, при первой встрече.
На это возразить оказалось нечем. Вот ведь какая гадская пошла нынче жизнь: любого подозрительного незнакомца нужно сначала прикончить, — на всякий случай, а потом уже разбираться, откуда он такой взялся.
Я вздохнул, крутанул топором в бессильной ярости и зашагал назад, к телеге.
Над деревней продолжали кружить падальщики, постепенно снижаясь по мере нашего удаления. Я на всякий случай успел предупредить Малька, чтобы он по простоте душевной не наболтал Солнышке все подробности того, что мы тут увидели, а то ещё она будет потом до самой глубокой старости мучиться от навязчивой мысли, что не отравила кого-то в том стойбище. Пусть спит по ночам спокойно.
Следующую деревню мы нашли только вечером, через два дня. Тут тоже частокол не стоял, но хотя бы имелись заострённые жердины, направленные в сторону степи. Их скрепили меж собой по 10–12 штук как заборные пролёты, только сделали не забор, а оборонительное сооружение, подперев колышками каждый такой «пролёт» под углом.
Караульный дежурил в башенке местного храма Пресветлого и углядел нас ещё издалека. Мы услышали звон металла, приглушённый большим расстоянием, и сообразили: ага, нас встречают.
— Значит, так, — сказал я. — Запомните крепко-накрепко: мы в плену не были, никого не лечили, и никакого Хана в глаза не видели. Это понятно? Как шли из последней деревни — так и шли, только заблудились малость. Все ханские подарки вытряхивайте немедленно в речку.
Золото мы ещё вчера спрятали там же, где хранилась опись казны, так что за него я не переживал: не найдут. Солнышко чуть ли не со слезами прощалась со сладкими фруктами, которые булькнулись в воду: в тот день рыбкам был праздник…
Нас встретили, что называется, «с вилами и косами»:
— Хто такие?!
— Беженцы мы, дед, из Гренплеса, — отвечал я. — Нихельцы город взяли.
— Да ты что! Брехня! — загалдели другие встречающие. — Да вы, небось, подосланные!
Моё сердце ёкнуло: эдак нас тут разорвут сгоряча, как шпионов, и даже имени не спросят. Такого окончания путешествия я не желал… это было бы слишком!
— Мы правду говорим! — звонко выкрикнула Солнышко со слезами в голосе, и все как-то сразу ей поверили и остыли, смущённые.