Рождение музыканта
Шрифт:
Полки располагались по деревням. Солдаты сушили портянки, надевали чистые рубахи. Бабы обряжали воинство, из последнего запаса пекли пироги.
– Спасибо, бабы! Много довольны!
– Вам, сердешные, спасибо! Вы Расею вернули!..
За армией в Ельню пришло калужское ополчение и свои смоленские ополченцы.
В Новоспасское прискакал Дмитрий Николаевич и рявкнул могучим своим басом, словно у бочки днище вышиб:
– Здорово, мужики, каково воевали?
– Помаленьку, батюшка.
А Дмитрий Николаевич уже шел по амбарам,
– Тащи все на божий свет!
Потом созвал баб в контору:
– Ставьте, бабы, опару. Бонапарту поминальные блины печь будем, ого-го!..
Стекла в окнах конторы откликнулись дружным звоном.
– А теперь, – продолжал Дмитрий Николаевич, – вот вам главный приказ: во всех печах сухари сушить! Сухарь ныне у самою главнокомандующего – первая забота. Дальние проводы гостю готовит!..
Кроме того, приказал он немедля пригнать барский скот.
– С братцем Иваном Николаевичем после разберемся, а солдату крошево в щи сейчас надобно!.
Всех Дмитрий Николаевич растормошил и сам упарился, зато дела пошли быстрым ходом. Напоследок забежал тысячный начальник к отцу Ивану; ткнул вилкой в тарелку, хрустнул ядреным огурцом, скинул болотные сапожищи, переобулся в валенки – едва ему во всем Новоспасском по ноге нашлись.
– Ну и человек! – Восхищенно взирая на Дмитрия Николаевича, шептал отец Иван. – Воюет – словно зайцев в полях гонит. Воистину неутомимый человек!
– Чуть не забыл!.. – притопывая ногою в тесном валенке, обратился к отцу Ивану Дмитрий Николаевич: – К тебе тоже дело есть: ехать тебе в Ельню и к утру быть на месте – встречать главнокомандующего!
– Главнокомандующего?! Мне?! – отец Иван как стоял, так и сел на стоявший у стены сундук.
– И бумагу тебе от начальства вез… Да куда ж она запропастилась?.. – Дмитрий Николаевич притопнул еще раз – и был таков.
– Как же я, мать, перед фельдмаршалом предстану? – горестно вопрошал с сундука отец Иван. – Ему по уставу, может, митрополита надо, и вдруг – сельский поп… Тут, мать, торжественность надобна, а какое с меня торжество? – Он посмотрел на подрясник: как назло, попадья наставила на локти разноцветных заплат. – Где, мать, от господ дареная ряска? – Отец Иван подбежал к зеркалу и вовсе пришел в смущение: – Зарос, совсем зарос, сущий Вельзевул!..
Попадья рылась в сундуке и с перепугу вытаскивала вместо ряски нивесть что, совсем неподобное. «Ну как он, в самом деле, перед фельдмаршалом предстанет? Теперь уж окончательно беда, теперь не спасешься!» – и глянула на отца Ивана с робкой надеждой.
– Ты бы, может, схоронился, отец?
– Попробуй, схоронись! – Отец Иван в безнадежности бегал от сундука к зеркалу и обратно: – Да где же, мать, зеленая ряска?..
О событиях на церковном дворе уже знало все село. Вскоре пришел Илья Лукич:
– Собирайся, батюшка, мигом доставлю!
Роксана нетерпеливо играла в упряжке и косила глазом, словно спрашивала: «Попался, поп?..»
«Ох,
Неподалеку от города Роксана нагнала гренадерский полк. Гренадеры развернулись на походе песней:
…Выходила молода,Выпускала сокола…Есть такие песни на Руси. Ни лихолетья, ни беды над ними не властны. И живут те песни с народом, подстать народу-великану:
…Ты лети, лети, соколик,Далеко и высоко…Сама зима той песни заслушалась. И мороз застыл как вкопанный.
На ельнинской площади с ночи стояли жители. Из деревень все прибывал и прибывал народ. На крышах, как грачи, суматошились ребята. Утренняя зорька брызнула на них первым лучом и подрумянила скрипучие снега. В Ельню вошла первая батарейная рота…
Отец Иван чаевал у штабных господ офицеров. Пил чай, а вкусу не чувствовал: «Ну-ка, встречай фельдмаршала, он те встретит!.. Помяни, господи, царя Давида и всю кротость его!..»
Ноябрьский день на воробьиный шаг шагнул, а глядишь – в заполдень попал. Еще шажок шагнул – чуть в сумерках не утонул. Но с площади не только никто не ушел, а еще прибыло народу.
– Он за делами припоздал, а мы что ж – дождемся!..
Ожидаючи, гадали люди, какие фельдмаршалу положены конвои, сколько конных да пеших, да несут ли перед ним знамена и какую музыку ему серебряные трубы играют?..
– А без пушек да без пальбы явиться ему никак невозможно, – объяснял высокий старик из торговых сидельцев.
– Неужто с пальбой?
– А то как же? Фельдмаршал, дурни! Этакую титлу понимать надо!..
В ожидании необыкновенного шествия фельдмаршала никто не заметил, как в конце улицы появились крытые сани, а при них горсть казаков. Сани въехали на площадь и остановились перед живой стеной. Тут только и забегали начальники, расчищая путь. Тут только и ахнул, догадавшись, народ:
– Он!
– Он и есть!
– Мать честная, а пушки где?
Кутузов вышел из саней и, увидев священника в облачении, с крестом в руках, пошел к нему, на ходу снимая фуражку.
Отец Иван высоко поднял дрожащими руками крест и, осеняя им седую голову фельдмаршала, глядя на морщинистое его лицо, на усталый, слезящийся глаз, вдруг понял, что ничего книжного, ничего торжественного не надо этому старику. Положив крест на блюдо, которое держал причетник, священник низко поклонился Кутузову:
– Спаси Россию, тебя бог спасет!..
Главнокомандующий глянул на отца Ивана с неожиданным любопытством. Он, видимо, ждал длинных речей, которых досыта наслушался всюду. А встречный ельнинский поп взял да и обманул! Мудрый, выходит, поп.