Рождение мыши
Шрифт:
— Ой, что вы! — пробормотал Костя. И книги были роскошными — огромные серебристые тома, но главное — Нина Николаевна! Ведь до сих пор она ни на кого из студийцев не обращала никакого внимания, а сейчас стоит сзади и дружелюбно дотрагивается до его плеча.
— Берите, берите, — сказала она заговорщицки, — там такие картинки, что закачаешься! — И она, как кастаньетами, щелкнула пальцами.
Вошел директор, крупный, постоянно улыбающийся мужчина с толстыми губами и волосами мелким барашком, которого звали «улыбка-перманент». Он со всеми
— Молодчик, — хлопнул Костю по спине директор, — хорошо! Вот какого партнера нужно Нине Николаевне! Нина Николаевна, чувствуете? А? Фактура-то, фактура, молодость! Свежесть, звонкость! Их не подрисуешь, не подклеишь.
— Да я уж давно присматриваюсь, — весело, хотя и серьезно, ответила Нина. — Вот когда включите «Коварство» в репертуар, даю заявку на Луизу.
— Включим, включим, — пообещал директор, — пусть только режиссер помирится с худруком. Я всегда твержу: «Заслуженные, не уходите в облака, живите с нами, а то винтик-штосик, а жизнь-то — ay! — и прошла мимо», — и он ткнул Костю. — Ну, а подарок вручен?
Семенов вынул из кармана автоматическую ручку и подал директору.
— Подпиши и вручи.
— Почему я? — попятился директор. — Даришь-то ты!
— Но я же рецензент, — ответил Семенов.
— Ну так что ж, что ты… Да, верно, рецензенту-то неудобно, а подписать бы надо. Такой у него день…
— Господи! Да давайте я подпишу! — беззаботно воскликнула Нина. — Вот еще вопрос! — Она подошла к столу, села и солидно распахнула том. — Ну, так что вам написать? Говорите, Костя.
— Вот вам ручка, пишите, — сказал Семенов.
— Да что, что?
Николай пожал плачами. Нина Николаевна смотрела на него и соображала.
— Ну что может написать старый театральный заяц своему младшему собрату, то и пишите.
— «Мне время тлеть, тебе цвести!» — улыбнулась Нина и через всю страницу черкнула: «Несравненному Фердинанду от его будущей партнерши».
Директор взглянул через плечо и хмыкнул:
— Ну уж это вы, моя дорогушенька… Николай, смотри-ка, что она…
Николай посмотрел и засмеялся. Так они стояли и пересмеивались.
— Что вы? — удивилась и обеспокоилась Нина Николаевна. — Разве не так?
— Да нет, все так! — Семенов взглянул на директора. — А? Сообразила же головка!
— «Да будет стыдно тому, кто об этом плохо подумает», — напыщенно произнес директор. — Кто это сказал и когда?
— Вот это правильно, — согласился Семенов, взял пресс-папье, промокнул надпись и, захлопнув книгу, подал Косте. — Прошу.
— Стойте, стойте! — поймала на лету его руку Нина Николаевна. — Я ничего не пойму, я не так что-то написала? О чем вы говорите «правильно»?
Семенов, улыбаясь, тронул ее за плечо.
— Правильно, что так написано на ордене Подвязки.
— Да что, что? Что написано там?
— А вот: «Да будет стыдно тому, кто
На другой день было семейное торжество. Пока Костя спал, ему на стол поверх розоватой кружевной салфеточки поставили тоже розовый торт, древняя бабушка вынула из какой-то кубышки десятирублевик, мать приготовила конверт с деньгами. Книги Шиллера лежали стопочкой рядом с тортом, и все домашние и гости приходили рассматривать картинки. Хвалили, читали надпись, восклицали: «О-о!» — и спрашивали: «А что, хорошенькая?» И тогда мать вынимала из конверта фото Нины, и вид у нее при этом был такой, словно она только что приобрела Нину Николаевну по дешевке в антиквариате и теперь та стоит у нее в шкафу рядом с хрусталем и голубым фарфором.
К обеду неожиданно пришел муж тети Оли, физкультурник, капитан футбольной команды «Спартак» Виктор — высокий, сухой человек, всего лет на десять старше своего племянника. У них и отношения были товарищеские — он любил прийти, вдруг схватить круглый столик за одну ножку и поднять его на вытянутой руке, показать несколько новых приемов джиу-джитсу и вдруг — одним молниеносным ударом ребром ладони — свалить Костю на пол, засмеяться и уйти к родителям в столовую. Но сейчас он пришел из столовой веселый, встрепанный и сказал:
— Ну-ну! Поздравляю, поздравляю. Был вчера в театре, видел тебя, — молодчага! Покажь, что она там тебе написала?
Костя открыл книгу, Виктор прочел и рассмеялся:
— Правильно! Тертая баба! Хорошая партнерша — это большое дело в жизни! Ну, поздравляю! Теперь только не подгадь! Баба стоящая, что и говорить, — он сел, — и главное теперь, конечно, подход, — он поднял руку, — правильная тактика, вот что главное!
— Какая еще тактика? — спросил Костя.
— Такая! Прежде всего: узнать, с кем она живет.
Костя пожал плечами: его и возмущал, и привлекал этот разговор — самая возможность так думать и говорить о ней.
— Ну, жил же кто-то с ней? Что она, девочка, что ли? — возмутился дядя. — Как же ты не знаешь?
Костя покачал головой.
— Нет, действительно не знаешь?! — удивился дядя и вдруг снизу вверх провел ладонью по его лицу. — Эх ты — тёпа!! Тёпочка!
— Да ни с кем она не живет! — вырвался Костя.
— Ну, лопух же — лопух! — безнадежно засмеялся Виктор. — Директор у вас кто? Этот толстый кот с бантом? Ну вот, значит, и всё! Понял?
Костя быстро и решительно сказал:
— Этого не может быть!
— Это почему же не может…
— Да они даже… — неудержимо начал Костя, но укололся о насмешливый взгляд Виктора и осекся. — Они даже и разговаривают редко, — закончил он убито.
Дядя добродушно ткнул его в живот.
— Что ж они, при тебе целоваться должны? Целоваться при тебе, лопушок, они не будут — не жди! И по глазам видать: баба — ух, тертая.
Вошла мать в черном атласном платье и обняла Костю за шею голыми, пахучими руками (ждали гостей).