Рождение огня

Коллинз Сьюзен

Мы замолкаем — навстречу нам проходит группа мужчин с совковыми лопатами, направляясь в сторону Посёлка Победителей. Может, они что-нибудь сделают с этими трёхметровыми снежными стенами. А когда мужчины, наконец, больше не могут услышать нас, площадь уже слишком близко. Мы выходим на неё и, не сговариваясь, застываем на месте.

«До того, как буря не уляжется, ничего особенного происходить не будет»,— так решили мы с Питом. Как же мы ошиблись! Площадь преобразилась. С крыши Дома правосудия свисает огромное полотнище с гербом Панема. Миротворцы в незапятнанно белых униформах вышагивают по чисто выметенной брусчатке. А так же дежурят

на крышах, по большей части в устроенных там пулемётных гнёздах. Но самое отвратительное — это ряд новых сооружений в центре площади: помост для порки, несколько колодок, виселица.

— Шустрый этот Тред, времени зря не теряет, — молвит Хеймитч.

Через несколько улиц от площади в небо вдруг вздымается столб пламени. Ни одному из нас не надо спрашивать, что это такое. И так ясно — это взлетел на воздух Котёл. В моей голове проносятся лица Сальной Сэй, Оторвы, всех моих знакомых и приятелей, которые зарабатывали там себе на жизнь.

— Хеймитч, как ты думаешь, неужели все они... — Горло перехватывает, и я замолкаю.

— Не-е... Думаю, они вовремя сообразили, что к чему. Ты бы тоже сообразила, крутись ты там побольше, — говорит он. — Ладно, пойду-ка я узнаю, сколько спирту отпустит мне аптекарь. Мне необходимо растирание...

Он плетётся через площадь. Я взглядываю на Пита:

— Растирание? Зачем ему растираться? — Вдруг до меня доходит. — Нет! Нельзя, чтобы он это пил! Этот спирт может убить его, или, покрайней мере, ослепить! У меня дома есть самогонка на такой случай.

— У меня тоже. Может, ему этого хватит, пока Оторва не вернётся обратно в бизнес, — говорит Пит. — Мне нужно навестить своих.

— А мне нужно увидеться с Хазелл. — Я обеспокоена. Я думала, что как только буря стихнет, она тут же появится на нашем пороге. Но её ни слуху ни духу.

— Пойдем вместе. А в пекарню заскочу по дороге домой, — говорит он.

— Спасибо. — Внезапно я пугаюсь того, что могу найти в доме Гейла.

Улицы почти пустынны, что не так уж странно в это время суток, когда народ в шахтах, а дети в школе. Но в том-то и дело, что это не так. Я всё время ловлю взгляды, направленные на нас из приотворённых дверей или сквозь неплотно прикрытые ставни.

«Восстание... — размышляю я. — Какая же я дура...» У нашего плана врождённый порок, которого ни я, ни Гейл не сподобились увидеть. Восстание подразумевает нарушение законов, противодействие властям. Мы с ним занимались этим всю свою сознательную жизнь — или наши семьи, если уж на то пошло: браконьерство, торговля на чёрном рынке, оскорбительные высказывания в адрес Капитолия. Но для большинства жителей Дистрикта 12 поход в Котёл за покупками — слишком рискованное мероприятие. А я-то вообразила, что они соберутся на площади с булыжниками и факелами! Для них даже одного вида нас с Питом на улице достаточно, чтобы отогнать детишек от окна и поплотнее задёрнуть занавески...

Хазелл дома — нянчит тяжело больную Пози. По характерным пятнам сразу ясно — у девочки корь.

— Я не могла её оставить, — говорит Хазелл. — Я знаю, что Гейл в надёжных руках.

— Ну конечно! — говорю. — К тому же ему уже намного лучше. Мама говорит, что он сможет вернуться в шахту уже через пару недель.

— Если её к тому времени откроют, — ворчит Хазелл. — Поговаривают, что шахты закрыты до дальнейших распоряжений. — Она бросает нервный взгляд на свою пустую лохань.

— Тебе тоже пришлось прекратить работу? — спрашиваю.

— Официально — нет, но все теперь боятся обращаться ко мне.

— Может, это из-за снега — трудно добираться, —

предполагает Питер.

— Нет, Рори сегодня обежал клиентов. Нечего стирать, говорят, — вздыхает Хазелл.

Рори обнимает мать:

— Ничего, мам, всё будет хорошо.

Я достаю из кармана пригоршню монет и кладу на стол.

— Я скажу маме, она пришлёт лекарство для Пози.

Как только мы выходим, я поворачиваюсь к Питу:

— Возвращайся. Я хочу прогуляться к Котлу.

— Я пойду с тобой, — говорит он.

— Нет, у тебя и так из-за меня неприятностей — выше крыши.

— Угу, и если я буду обходить Котёл десятой дорогой, то мои неприятности сами собой исчезнут? — Он улыбается и берёт меня за руку.

Мы вместе пробираемся по кривым, запутанным улочкам Шлака и выходим к горящему Котлу. Вокруг него даже не выставлен заслон миротворцев — и так понятно, что спасать здание никто не бросится.

От жара снег кругом растаял, и у моих ног течёт тонкий чёрный ручеёк.

— Угольная пыль, ещё со старых времён, — говорю я. Мельчайший угольный порошок забил все щели и дыры в стенах старого склада, въелся в доски пола. Удивительно, как эта пороховая бочка не взлетела на воздух раньше. — Мне нужно навестит Сальную Сэй.

— Не сейчас, Кэтнисс. Не думаю, что нашей компании сегодня кто-нибудь обрадуется, — возражает Пит.

Мы возвращаемся на площадь. Заходим в пекарню Мелларков, я покупаю несколько пирожных, а отец и сын обмениваются мнениями о... погоде. Никто не заговаривает о безобразных орудиях пыток, красующихся в каких-то метрах от входной двери. Покидая площадь, последнее, что я замечаю — это то, что среди миротворцев нет ни одного знакомого лица.

Дни идут, и положение только ухудшается. Шахты уже две недели стоят закрытыми, и к этому времени в Дистрикте 12 воцаряется голод. Число детей, подписавшихся на тессеры, вырастает до небес, но вместо зерна они частенько получают шиш без масла. Пайки урезают, продуктов не хватает, и теперь даже те, у кого есть деньги, выходят из магазинов с пустыми руками.

Когда шахты вновь открываются, заработная плата оказывается урезанной, рабочий день продлён, шахтёров без зазрения совести посылают в грозящие взрывом выработки. Пайки, с нетерпением ожидаемые в День Посылки приходят, но продукты в них не годятся для употребления и попорчены грызунами. Сооружения на площади теперь никогда не пустуют: людей жестоко наказывают за мельчайшие проступки, которые раньше никто и за нарушения не считал.

Оправившись, Гейл уходит домой. Мы с ним больше и словом не обмолвились ни о каком мятеже. Но я не могу не думать о том, что всё происходящее: тяжёлое положение в шахтах, публичные издевательства на площади — только усиливает решимость Гейла бороться против режима. Особенно угнетают его голодные лица родных. Рори подписан на тессеры — о чём Гейл даже разговаривать не в силах — и всё равно этого мало, если принять во внимание недоступность продуктов и запредельные цены на них.

Единственный проблеск света в этой страшной действительности — что мне удалось уговорить Хеймитча нанять Хазелл в качестве домработницы. Для неё эта работа означает немного дополнительных денег, а для Хеймитча — куда лучшие условия жизни. Теперь в его дом даже как-то странно заходить: кругом чисто, уютно, пахнет свежестью, на плите булькает и шкворчит обед. Правда, сам Хеймитч вряд ли замечает перемены: он занят отчаянной борьбой с зелёным змием. Мы с Питом стараемся получше распределить наши запасы самогона, но он почти уже закончился, а единственный раз, когда мне удалось увидеть Оторву, она сидела в колодках.