Рождение победителя
Шрифт:
— Да.
— Это потому что врезали мы им тогда хорошо, и видно было, как нас много. А дружинников с латниками не испугаются.
— И расстреляют из арбалетов.
— Ну, наши не увальни деревенские. Да и лучников за спинами можно поставить, чтобы прикрыли. Дан, вам, разумеется, виднее, но все же хотелось бы хоть в общих чертах знать: что вы задумали?
— Вы не поймете. И я еще не знаю, получится или нет. Там, в корчме, что-то вроде тех штук, которыми вы в ловушках убиваете бурдюков.
— Что именно?
— Не помните, как рассказывали мне про колья,
— Помню. Но ими бурдюка убить сложно. Они скорее пугают или калечат. Вы там такие же поставили? А где зелье взяли? Мы так и не смогли запасов обновить.
— Не колья, но похоже. И гораздо сильнее.
— А…
— Конфидус! Я, честное слово, не могу рассказать. Это что-то вроде кирта, но очень капризное. Если получится, демов поляжет немало, а остальные будут испуганы.
— Кирт? Не богоугодное это дело. — Епископ неодобрительно покосился на Штучку.
— Все, что против демов, — богоугодно. Если не нравятся мои действия — пишите донос инквизиторам.
Конфидус едва не рассмеялся:
— Донос? Хорьку или его вонючкам? Более смешных слов я в жизни не слышал.
Показался возвращающийся дозор, впереди всех широко шагал старый знакомец Люк. Некогда неотрывно бегавший за мной, будто собачонка, а теперь — командир одной из групп разведчиков, самостоятельный опытный охотник и великолепный стрелок.
Поприветствовав меня кивком, доложил:
— Похоже, на ночлег сейчас становиться будут.
— Где тебя так долго искали?
— Да они сегодня бешеные. Рыщут повсюду — даже в болота незамерзшие пытаются лезть. Нигде от них не скрыться. К тому же снег этот некстати: как присыплет — так свежий след издали видно. Устали заметать, да и не всегда получается.
— Близко не смогли подобраться?
— Да где там с такими делами. Издали, сквозь деревья кое-что видели.
— Ночлег в корчме устраивают?
— Похоже на то. Место удобное, и галеры уже рядом.
— Первую так и тащат?
— Да. Нос у нее закопчен, но вроде ничего страшного. Хорошее дерево — не занялось всерьез.
— Дозор на северной дороге выставили?
— А как же: около дюжины арбалетчиков. Место удобное — незаметно к ним никак не подберешься. Если попадемся на глаза, успеют отойти, предупредив остальных о нападении. Как их обойти — не знаю.
Я развернулся к епископу:
— Выдвигаемся. Только очень осторожно. У полян разведать опушку — если дозор дальше не выдвинется, встанем там.
— И что делать будем?
— Стоять наготове и ждать.
Ветер к вечеру утих, и это меня радовало. Ведь и без него холодно. К тому же не люблю, когда меня раскачивает. А будь погода пободрее, так бы и получилось — ведь сижу сейчас на макушке древнего дуба, одного из трех великанов, вымахавших на опушке. Растут в один ряд — скорее всего, посажены человеческой рукой. Когда-то, возможно, здесь целая аллея была, или шеренга, но до наших дней дожили лишь эти замшелые счастливчики.
Вид сверху открывался великолепный. Хорошо различались далекие башни Мальрока на западе, поросшие лесами холмы
Темнело, а я все так и торчал на макушке древесного великана — мерз и сгорал от нетерпения. Неужели ничего не получилось?! В печи уже наверняка вулканический жар, а снаряды и не думают взрываться. Может, я чего-то не предусмотрел? Может, их нашли и выбросили, чтобы не мешали дрова подкладывать? Да мало ли что там могло произойти! Вот сиди теперь и лязгай зубами, диверсант хренов!
По закону подлости все случилось, когда я зачем-то уставился на небо.
Сверкнуло, на миг осветив нижнюю границу туч. Опустив взгляд, успел увидеть, как неестественно ярко озарились далекие деревья и верхушки мачт застывших на реке галер — в окрестностях корчмы тьму разогнало вспыхнувшее озеро света. В тот же миг громыхнуло так, что я едва не повторил участь спелого желудя — руки от неожиданности чуть не разжались.
Уставившись в сторону корчмы, ничего толком не рассмотрел. Какое-то скромное остаточное зарево, толком ничего не освещающее, и яркие точки, разлетающиеся во все стороны. И больше ничего — полный мрак. А еще непонятный шелест, истошные крики людей, сонное карканье ошалевших ворон, пробудившихся в полной темноте, и тошнотворный душераздирающий вой нечеловеческой силы — будто у реки целая толпа страдает от невыносимой боли.
Скатившись вниз, будто профессиональная обезьяна, я рванул к дороге, на ходу крича:
— За мной! Не забывать про строй! Не забегать вперед! Кто опять пихаться в спины начнет — таких резать самим, чтобы демам не помогали!
Ноги приплясывали от нетерпения — хотелось бегом донестись до реки, чтобы оценить результаты диверсии. Но нельзя — выстроившееся войско быстро двигаться не сможет: опять стадо получится. Пришлось охладить пыл и занять свое место — за монолитным строем латников и дружинников. Последних опять пришлось использовать пешими. Ну не виноват я — ландшафтные условия не позволяют проводить кавалерийские атаки, тем более что в темноте лошади неадекватны.
Но самыми первыми двигались не они, а отряд из трех десятков отборных лучников, хорошо себя зарекомендовавших прошлой ночью. Где-то впереди засел дозор, и подобраться к нему незамеченными не получится. Они вряд ли станут принимать бой — разрядят в нас арбалеты и бросятся к основным силам. На стрелков вся надежда: пусть хотя бы проредят эту кучку, добавив прыти и паники. В идеале, конечно, надо прикончить всех бесшумно, но на это надежды мало — против нас не слепые идиоты воюют.
С каждым шагом все отчетливее слышны крики боли и ужаса, вой и рыдание, растерянные команды, звон амуниции. Где-то совсем близко на дороге должен стоять дозор, но никого не видно. Или после ухода Люка демы подались в лагерь, или бросились туда после артиллерийского фейерверка, от потрясения позабыв про все приказы и опасность нападения.