Рождение шестого океана
Шрифт:
Когда председатель объявил перерыв, Тутсхолд проворно вскочил:
— Пойдемте, Сайкл, в буфет! Пропаганда у них тоскливо-однообразная, но водка превосходная. Ах, да, вы не пьете водки! Тогда спешите к бутербродам с икрой. Я лично намерен есть только икру и ни в коем случае не красную. Настоящий деликатес — черная. У нее вкус тоньше, проникновеннее.
И за столиком Тутсхолд распоряжался и болтал с видом радушного хозяина. Набивая рот, он сказал мимоходом:
— Вся эта конференция — признак их слабости. Они идут к нам на поклон: «Пожалуйста, ради бога, договоримся». Мы сорвем их электрическую агрессию, Сайкл,
Но что-то произошло сегодня с младшим главным компаньоном. Икра ли подействовала на него, или он водки попробовал вместо молока.
— Тутти! — сказал он. — Я полагаюсь на вас много лет. А почему, собственно, вы беретесь учить меня? Вы разоряетесь, беднеете, если бы не я, вы пошли бы по миру. Пока вы пустословите, я наблюдаю вас. Вы недостаточно гибки, Тутти. У вас есть принципы, симпатии и антипатии —недопустимая роскошь для дельца. Мой дед...
— У него тоже был принцип. Он пил молоко, — прервал Тутсхолд, прикрывая усмешкой обиду.
— Мой дед, который пил молоко и в отличие от вас богател, говорил мне: «Дельцу нельзя быть упрямым. Спеши туда, где можно заработать, а если ты теряешь деньги, удирай! Везде, где я ссорился с русскими, я терял. Я потерял деньги в Лагнэге с этой вышкой, я чуть не потерял жизнь в Джанджаристане. Вчера, пока вы зубоскалили на выставке, я делал подсчеты. Русские придумали много электрических игрушек, им понадобится целое море тока. Для нас это выгодно. Покупатель налицо, можно крупно заработать. Я закупил по дешевке кучу бесполезной энергии — водопады Ориноко и Игуассу, приливы и отливы Канадского побережья, пустыни Гран-Чако и Атакаму. Лично я вступаю в компанию «Большевики, Сайкл и ионосфера». Долой дорогостоящие интриги, да здравствуют прибыльные дела!
— Не возьмете ли в компанию меня с водопадом Замбези и солнцем Сахары?
Сайкл задохнулся от удивления.
— Старая лисица! Что же вы болтаете о борьбе с электрической агрессией? Вы просто хотели надуть меня!
Глава двадцать шестая
У КНИГИ ЕСТЬ КОНЕЦ
Кровать стояла далеко от окна, и, лежа на ней, можно было видеть только небо. При свете ночника оно казалось лиловато-синим, как морская даль, и выглядело очень красиво рядом с желтыми от электричества кружевными занавесками. Но под утро мрачная синева выцвела, как будто краску смыли водой. На водянисто-голубом фоне появились пухлые и розовые, как младенцы, облака. А затем луч солнца брызнул из-"за угла, и на стене, над кроватью, уселся радужный зайчик.
Человек усмехнулся и погрозил ему костлявым пальцем.
— Ладно, прыгай пока что. Все равно поймают тебя.
Академик Ахтубин был давно и серьезно болен. Его положение не улучшалось: боли в боку не проходили, мучила одышка. Доктора качали головой все многозначительнее, и жена, провожая их, все дольше шепталась за дверьми. На днях вице-президент Академии спросил Ахтубина, не хочет ли он взять годичный отпуск. По видимому, ему уже подыскали заместителя. Ахтубин вспылил и наговорил грубостей. Но заявление об отпуске все-таки подал.
В комнате было душно, пахло одеколоном, йодом и валерианкой. На мятой подушке не удавалось найти прохладного места. За радиатором что-то потрескивало — вероятно, коробились обои... Даже размышлять было утомительно. Время от времени приходилось давать голове отдых, несколько минут лежать с закрытыми глазами, просто лежать, не думая ни о чем. Но вот на глаза попадал солнечный зайчик,
«Отрегулировать солнечное тепло — очередная задача. Жару нужно регулировать так же, как мы регулируем реки. Летний зной — это наводнение тепла, зима подобна обмелению реки... »
А мысли, обгоняя перо, уже уходили вперед. «Отрегулировать Солнце — это точное выражение, — думал Ахтубин. —Интересно, почему люди склонны регулировать? Откуда эта чуждая природе прямолинейность? Пожалуй, от разума. Стихии бушуют стихийно. Их ярость слепа и не имеет цели. Природа расточительна. Она тратит слишком много энергии, коэффициент полезного действия стихий ничтожен. На отопление и орошение планеты можно тратить меньше тепла, если взяться разумно, по-человечески. И сразу же освобождаются лишние силы, их можно использовать с толком. Все стихии должны планироваться. Календарный план воды в реках, всемирный план погоды, план дождей и ветров, календарный план пасмурности и солнечности будет у наших потомков».
Рука проворно бегала по бумаге, стараясь поспеть за мыслями, глаза у профессора блестели, на скулах появился румянец. Уже не было больного, немощного старика, прикованного к постели. Его место занял Человек-Великан, не сын, а повелитель Солнца. Он знал, куда нужно направить реки, что приказать ветру и как распорядиться солнечными лучами. Он диктовал свою волю природе, потому что он разумное существо, а она слепая, безрукая и бестолковая.
Ровно в восемь утра дверь отворилась, и в комнату вошла жена Ахтубина с завтраком на подносе.
Она участливо посмотрела мужу в лицо и с тревогой в голосе спросила: «Плохо спал сегодня? А как температура? » Глядя на поднос, академик поморщился. «Опять вареная капуста! » Жена с терпеливым вздохом присела на край кровати, держа тарелку в руках. Она готовилась к настойчивому спору.
— Дай тарелку, я сам, — сказал Ахтубин. — Только подсунь под спину подушку...
Жена следила за ним с грустью и жалостью, эта жалость больше всего раздражала старика, Он привык быть сильным и умным, привык побеждать в споре, подавлять противников знаниями и красноречием, привык к тому, что у него избыток энергии, он может всю ночь напролет писать статью, а утром после этого с блеском читать свои знаменитые лекции, на которые приходили студенты даже с других факультетов. Жена его была скромным сотрудником, терпеливой исполнительницей, первым слушателем и секретарем. У нее не было воображения, размах Ахтубина пугал ее. Ей все казалось, что он сорвется или надорвется. Они прожили вместе больше тридцати лет, и все время он был в глазах жены героем. И вот он стал немощным, не может позавтракать без ее помощи; его вылинявшее лицо вызывает тревогу и жалость. Стыдно и унизительно вызывать жалость у жены!
— С кем ты говорила по телефону вчера? — спросил он недовольным тоном.
— Звонили из Совета Министров, насчет Устава. Я сказала, что ты задержишь. Как они сами не понимают?
— Напрасно сказала. Не настолько я болен. Обязательно передай, что Устав я представлю к сроку. — Недовольство профессора прошло. При мысли о работе он опять оживился. — Обожаю, когда торопят, люблю, чтобы напоминали, звонили по телефону, теребили. Когда торопят, чувствуешь, что ты еще нужен. Сейчас же немедленно займемся Уставом. Только письма посмотрю. Письма есть сегодня?