Рождение волшебницы
Шрифт:
Наконец, полуголая дева вышибла дверь, увлекая за собой товарок, бежали все, кроме одной, что забилась в угол, закрывши голову подушкой. Верно, она и уши заткнула, что не мешало ей, однако, содрогаться при мирных заверениях Золотинки. Так что нечего было слова тратить, время было подумать о собственном положении, не весьма завидном, ибо Золотинка, застрявши в стене, не чувствовала тела и не понимала, как это она тут угнездилась. Наконец Золотинка добралась до слова «Сливень!» – вспомнила она то, что выручило ее в прошлый раз.
Без промедления молвила: «Сливень,
Она кувыркнулась – из огня в холод, и продолжала кувыркаться, со свистом рассекая воздух. Увидела она, что падает с неба, из-под облаков, которые бросали на землю тени. А земля – перелески, поля, окаймленная кустарником речушка, деревенька в три крытых соломой хатки и бабы на мостках, их белье и детишки – всё стремительно приближалось… запрокинутые вверх лица.
– Сливень! – крикнула она. – Назад!
И благополучно свалилась перед змеем.
Тот уж откинул голову, чтобы дуть, но Золотинка, кажется, и земли не коснувшись, успела крикнуть:
– Сливень! Умри!
Змей, эта груда похожей на щебень чешуи, содрогнулся, пронзенный роковым словом. Растопырил крылья подняться… Медленно, обреченно опустился он в грязь и навоз лежбища.
– Вот как… – молвил змей глухо, в пространство – едва ли он обращался к вредоносному малышу. – Вот значит что…
И вздохнул, тяжко подвинув измазанное в дерьме брюхо.
– Ты кто? – спросил он через время, словно бы вспомнив пигалика. Без любопытства спросил, без злобы.
– Я – Золотинка! Волшебница из Колобжега, – с вызовом сказал пигалик – нелепый малыш в длинном кафтане с чужого плеча.
– А-а! – протянул змей, как будто имя ему что-то говорило. – То-то я вижу, ага… – и замолк, уронив голову.
По правде говоря, Золотинка понятия не имела, что делать дальше и как убивать змея.
– Да и пора, – раздумчиво молвило чудовище. – Все обрыдло. Устал я. Сбросить шкуру и обновиться?., в который раз… – и он поглядел на пигалика, оказывается, он о малыше помнил. – Это вы, мошки, трепещете: жить-жить-жить. А я нет, я – существую. Как дерево. Так долго, что не запомнить… – Он словно бы исповедовался или итог подводил, рассуждая сам с собой. Присутствие пигалика нисколько его не стесняло и даже представлялось как будто необходимым, хотя оставалось неясным, обращался ли он к своему губителю, помнил о нем или нет. – Сколько себя помню: все мне семь тысяч лет. И ничего не было – всё туман. Так… Редкоредко что… будто вершины гор над туманом. А кто не помнит, тот не живет – существует. Вот так выходит. А ты… как тебя бишь?
– Золотинка.
– A-а! Ну что ж… Так ты зачем пришел? Чего надо? – спросил он тут, словно бы позабыв все, о чем сам же только что толковал.
Золотинка зябко подернула плечами, не зная, что еще говорить. Но Сливень не дал ей сообразить. Он воспользовался рассеянностью противника для коварной выходки – вдруг, приподнявшись,
Длинные членистые когти на переднем сгибе крыла охватили пигалика, как железные колодки, не позволяя двинуться. Змей вскинул пленника над землей и поднес к пасти. Золотинка чувствовала немалое давление и сквозь сеть, волшебной сети не хватало, чтобы разомкнуть железную хватку.
– Хе-хе! – хмыкнул змей, обдавая зловонным дыханием. – Попался!
– Сливень, умри! – просипела Золотинка, не имея другого оружия.
Змей не цапнул ее зубами – кожистая голова отшатнулась… потом, вполне овладев собою, он брезгливо обнюхал жертву и заметил с притворным, может быть, равнодушием:
– Ну, Сливень, Сливень – добрались. Ты думаешь, первый со Сливнем-то вылез? За семь тысяч лет никто не догадался? Было все это, было… сколько раз… Вот ты меня Сливнем угостил, ну так и у меня для тебя гостинец в запасе. Вопросец. Чур только, долго не думать.
– Спрашивай! – с несколько наигранной бодростью отозвалась Золотинка.
– Что нового под луной? – молвил змей.
– Это вопрос?
– Время не тяни!
Однако немедленный ответ, похоже, и не предполагался. Змей опустил крыло, поставив пленника на ноги, и, хотя не выпустил его из когтей, ослабил хватку.
– Что нового под луной? Ничего! Ничего нового под луной! – отвечала Золотинка не столько уверенно, сколько звонко. Сдается, вопрос не имеет ответа, решила она, и нужно это сразу же показать.
Но змей сказал:
– Раз.
– Что раз? – Золотинка предпочитала не понимать.
– Раз – неправильный ответ. Еще будет два. И хана.
Все зависело теперь от такого пустяка, как удачно подвернувшееся на язык слово. Змей ставил слишком широкий и потому заведомо недобросовестный вопрос. Может, простой ответ будет наоборот: все новое?
– Ново, что ты умираешь, – ляпнула она вдруг и тут же раскаялась.
– Два – неправильный ответ, – бесстрастно отозвался змей. – Смерть стара, как мир… А теперь думай живее. Знаю я ваши штучки, как дело дойдет до третьей попытки, куда это все ваше высокоумие девается, клещами ответа не вытянешь. Помнится… было – молодца одного так и прихлопнул, не дождался последнего слова. Он его с собою в могилу унес.
– А вы, значит, этот вопрос уже задавали? – пыталась поддерживать учтивую беседу Золотинка, лихорадочно между тем соображая.
– Задавали, задавали, – хмыкнул змей. – И задавали, и поддавали, и наддавали – все было.
Золотинка думала в том крайнем напряжении, когда мысль, кажется, теряет словесную оболочку и становится трудноуловимым постижением, становится образом и понятием. Весь мир перебирала она в воображении, словно видела все с лету, мгновенно перелистывая города и страны, эпохи, лица, все многообразие предметов и явлений… Нужно было искать дальше, дальше… чувствовала она, не может быть, чтобы змей имел в виду некую единичную частность, когда вопрос предельно широкий. Вот именно – предельно широкий. Где-то в области общих понятий.