Рождение волшебницы
Шрифт:
Испытывая потребность отстранить давящий, внушающий беспокойство взгляд, Золотинка отвернулась, покосившись на Чепчугову дочь, и по какой-то особой растерянности в ее лице вдруг сообразила, что человек перед ними, должно быть, хорош собой.
Теперь она увидела это и сама. То было нечто большее, чем обычная мужская привлекательность – завораживающее соединение красоты и силы. Холеная и в то же время как будто пренебрегающая собой в виду высших соображений мужская красота… Вздернутые в кончиках усы, под которыми укрывался крепко сложенный
Вот это и был первый сановник государства конюший Рукосил. Прежде только имя, так сильно уже сказавшееся в Золотинкиной судьбе, теперь – человек.
– Кто из вас Зимка? – спросил конюший, вернувшись к столу, чтобы заглянуть в лежащие там бумаги. В движениях его было изящество владеющей собой силы, гладкие, натянутые штаны сиреневого цвета передавали игру мышц.
Потерявшая голос Зимка только поклонилась.
– Подойди сюда. – Рукосил говорил с сухой определенностью человека, который предвидит впереди весь утомительный, занятый до последней доли часа день. – Как ты установишь смерть? – спросил он с небрежной и непредвиденной внезапностью.
– Чью, ваша милость? – в крайнем изумлении пролепетала Зимка.
– Больного.
– Ваша милость, – несколько оправившись, вернула себе приятную бойкость Зимка, – я полагаю, что княжич Юлий не настолько болен…
Конюший остановил ее запрещающим движением ладони:
– Довольно.
Но Зимка еще не сознавала, что это было все. Вообще все.
– Ваша милость, – сказала она гордо, – я думаю о жизни больного, а не о смерти.
– Похвально, – усмехнулся конюший.
И теперь уж нельзя было не понять. Выразительное лицо Зимки, отмеченное крутым и упрямым лбом, сделалось несчастным. Сильно развитое чувство достоинства подсказало ей наконец, что игра проиграна.
– Чепчуг, – сказал вдруг Рукосил. – Вы тут, в глухомани, и представить не можете, насколько ваше имя, уважаемый товарищ, почитается в научных кругах столицы.
Первый раз в жизни Золотинка увидела, как старый Чепчуг покраснел, весь пошел багровыми пятнами.
– Я и сам, признаться, – как ни в чем не бывало продолжал конюший, – с большим любопытством просмотрел недавно ваши возражения против заволок.
– Да. Я считаю… применять с осторожностью, – проговорил Чепчуг в некотором обалдении.
– Словом, товарищ Чепчуг, если вы лично готовы оказать наследнику помощь, я сейчас же без колебаний подпишу для вас допуск и согласую время. Ваше имя откроет все двери.
Удивительное дело – глаза Золотинки увлажнились. От гордости.
Конюший вернулся к столу, откинул хрустальную, в золотой оправе, крышку чернильницы и взял огромное лебяжье перо. Не присаживаясь, он ждал.
– Я не готов, – прошептал Чепчуг после продолжительного молчания.
– Жаль, – молвил Рукосил, у которого, оказывается, был тончайший слух. Золотинка-то в двух шагах едва разобрала замершее на старческих
– Но моя дочь… – продолжал Чепчуг как бы через силу.
– А эта, вторая, девица? – оборвал его конюший.
С неприятным ощущением холодка Золотинка поняла – догадалась и прозрела непонятно как! – что Рукосил давно знает ее имя. Он вообще все знает. Все наперед.
– Золотинка. Она тоже ваша ученица, товарищ?
Чепчуг признал, что это так. Золотинка молчала. Непонятно откуда и как она знала, что конюший Рукосил пустит ее к наследнику.
– Тогда оставим дальние подходы… Если ты вылечишь наследника?..
– Любви княжича, – перебила его Золотинка. Мгновение назад ей это в голову бы не пришло – такое сказать. Но слишком тяжел ей был давящий, всевидящий взгляд, и она высвободилась – вот так!
Конюший выказал изумление:
– Разве это возможно?
– Хотеть? – коротко спросила Золотинка.
Он помолчал и повел рукой, отпуская:
– Хорошо. Идите все. Если будет нужно, вас позовут нарочно.
У порога Зимка остановилась и, прижимая руки к груди, воскликнула срывающимся голосом:
– Ваша милость! Я готова вам служить! Позвольте только служить!
Дома Зимка разрыдалась. Золотинка молчала. А Чепчуг мерил взволнованными шагами лавку, потирал руки, хихикал и неведомо чему улыбался.
Через день за Золотинкой явился скороход.
На голове молодого человека метелилась перьями шляпа, разрезанная вдоль и поперек. Желтая с зеленым куртка, какие носили слуги великокняжеского дома, туго перетянутая в стане, не имела застежек и открывала грудь, выпяченную сильно присборенной рубашкой.
– Кто тут девица по имени Золотце? – спросил прибывший.
Со стеснением в сердце, уронив руки, глядела Золотинка на разряженного, как петух, посланца судьбы. Ведь это была судьба, а судьба, во что бы ни вырядилась и что бы ни выкинула, она и есть судьба. Пусть является она в самодовольном обличье красавчика-скорохода, пусть с небрежным высокомерием переврет твое имя, что же ты можешь поделать, если судьба спрашивает: девица, именуемая Золотце, которая тут? Что толку оправдываться, что ты Золотинка, простите! Судьбе это все равно.
– Что ты думаешь предпринять? – поднялся из-за стола Чепчуг. И эта особенная строгость, даже торжественность, так ясно обозначившаяся в повадке старого лекаря, показала ей, как далеко зашло дело.
С верхнего жилья с беспокойным вопросом в глазах спустилась Зимка.
– Я думаю, стрекание кожи в восьми точках – вреда не будет. Чтобы как-то начать, – сказала Золотинка Чепчугу. – Но ведь без внушения ничего не сделаешь. Буду искать подходы. И внушение.
– Пожалуй, – сдержанно одобрил Чепчуг. Утратив обычную многоречивость, добавил он еще лишь несколько слов: – Действуй спокойно и твердо. Не жди награды – не думай и не рассчитывай. Не бойся наказания. Помни, что ты врач, и перед этим все остальное пустяки.