Рождение звука

Паланик Чак

Интересно, молятся ли мормоны, которые не носят дурацкое белье? Есть ли у них особая молитва на случай, если очнутся голыми, ноги-руки привязаны, растянуты по углам кровати в акустически идеальной студии звукозаписи?

«Амбиен» принялся быстрее качать кровь по венам. Как всегда, сработал побочный эффект – маниакальный синдром. Говорят, прежде чем отрубиться, закинувшиеся «амбиеном» обжираются мороженым. Начинают безотчетно скупать что ни попадя в Интернете или по кабельному. Устраивают секс-марафон с незнакомцами и даже убивают, хотя за

такие убийства не сажают, ведь сам убийца ничего потом не помнит.

Самое важное потом – ничего не помнить.

Она опять налила бокал до краев. Латекстными пальцами взяла еще таблетку с блюдца, запила. На видеомониторе солдатня-южане навалились на актрису. Та лежала на кровати, а сцена прокручивалась по кругу.

Митци протянула руку и придвинула длинный «ствол» направленного микрофона чуточку ближе ко рту девушки. На клавиатуре она напечатала название нового файла. Фломастером написала то же название на старомодной цифровой ДАТ-кассете: «Девушка молится. Зверски заколота ножом. Быстрая кровопотеря».

И попросила:

– А теперь, Шаниа, расскажи мне, пожалуйста, что еще у тебя было на завтрак.

Боль никогда не дает лучший результат. Нет, от сильной боли у жертвы лишь шок, предсмертный ступор, тишина как последнее прибежище смертельно раненного зверя, прикидывающегося мертвым. Только ужас и страх помогут сделать по-настоящему ходовой товар, коммерческую запись. Или произведение искусства.

Лепетом на грани слышимости, словно шепча молитву, девушка произнесла:

– Яичница из двух яиц… поджаренный хлебец…

Митци разорвала полиэтиленовый пакетик с поролоновыми берушами. Смяла одну из них пальцами, одетыми в латекс, до подходящего ее уху размера.

– …апельсиновый сок. – Девушка замолчала, потом, внимательно посмотрев на Митци, спросила: – Будет очень громко, да?

Митци кивнула, свернув второй маленький тугой цилиндрик. Она еще четко понимала, что вся эта орава микрофонов не прекратит запись и тогда, когда снотворное вырубит ее память. Митци силилась вспомнить, как зовут девушку и как они познакомились.

Прежде чем Митци заткнула другое ухо, девушка успела сказать:

– Терпеть не могу сильный шум. – То ли она еще не пришла в себя, то ли ее спасало отрицание происходящего, но Шаниа попросила: – Можно мне тоже беруши?

Стрелки аудиомониторов мягко подпрыгнули, услышав эту просьбу.

Митци уже распечатывала бандероль экспресс-доставки, уже почти вынула и развернула нож. Однако остановилась и обдумала просьбу. Действительно, зачем бедняжке мучиться и слушать такое?

Митци осушила бокал, проглотила еще «амбиен». Разорвала запасной пакетик с берушами, заботливо скрутила оба цилиндрика и вставила их в теплые мягкие уши.

Она лишь увидела, как губы на горящем и заплаканном личике двинулись, произнося: «Спасибо». Митци ответила: «Пожалуйста», но женщины уже не услышали друг друга.

Зато все услышала орава микрофонов, изготовившихся не упустить ни единого звука из того, что

неминуемо произошло.

Фостер попросил, чтобы его посадили спиной к двери – хотел сначала услышать Люсинду и только потом увидеть. Он специально приехал пораньше, поболтал с метрдотелем и угощался скотчем, когда услышал голос за спиной:

– Здравствуйте.

Голос молодой женщины.

– Меня зовут Люсинда. У меня здесь обед с отцом.

Он не повернулся, выждал.

– Такой видный красивый мужчина.

Донесся голос метрдотеля:

– Сюда, пожалуйста.

Фостер увидел Люсинду и понял, что ждал не зря. Золотисто-каштановые, как у матери, волосы ниспадали на плечи – ему всегда так нравилось. Он поднялся навстречу, поздоровался и заглянул в собственные голубые глаза. На девушке было платье, специально купленное для этого случая в Сингапуре. То, в котором она позировала в Инстаграме. Они подставили друг другу щеки для поцелуя, и Фостер обратился к метрдотелю:

– Альфонс, вы знакомы с моей дочерью?

Тот задержался у столика, пока Фостер усаживал девушку.

– Какая очаровательная юная дама!

Фостер разыграл для метрдотеля сценку:

– Люси, а помнишь, как ты наступила на пчелку?

Девушка схватывала все на лету.

– Конечно! – и живо подыграла: – Сколько же мне было?

– Четыре.

Фостеру понравилось, что она поддерживает эмоциональный разговор, а не бубнит заученную роль. Профессиональной актрисой она, может, и не была, зато точно обладала даром импровизации.

Подошел официант, девушка заказала бокал вина, а Фостер – еще скотча. Не отходя от давно оговоренного сценария, он спросил, как учеба в колледже. Она, конечно, была среди отличников, спросила у него совета по магистратуре. Протянула к нему ладонь над столом, и Фостер сжал ее пальцы своей рукой.

– Как же я рада видеть тебя, – сказала она.

Тут Фостер поморщился от боли – укус на руке саднил. Укус, о котором Люсинда не спросила.

Незаметно сунул в ладонь актрисы обычную плату: двести наличными плюс еще пара сотен за артистизм. Это была давно оговоренная стоимость часового обеда. Может, и дороговато – обеды, совместные путешествия, – но ни один психиатр пока не смог предложить ничего лучше: посмотришь на нее, и сразу полегчает.

Сколько же лет прошло? Он подобрал ее по компьютерному фото, такому же, какие наносят на молочные пакеты. Долго бороздил Сеть, сайты эскорт-услуг, пока не нашел идеальное соответствие.

Внезапно в обеденном зале повисла тишина: свет померк, посетители повернули головы, из кухни появился официант, который нес маленький, изящно украшенный тортик с горящими свечами. Никто не запел – заведение было слишком стильным, – но раздались приглушенные аплодисменты, когда официант поставил символ дня рождения перед юной особой. Люсинда просияла, сыграла как должно. Прикоснулась кончиками пальцев к губам, словно сдерживая восторг.