Рожденная чародейкой
Шрифт:
Покинув Шрусвейл, они поехали дальше к Фелдонширу, минуя по пути деревню за деревней. И всюду Биннесман предупреждал народ. Вслед им начинали звонить колокола, и в следующих поселениях предупрежденные звоном жители собирались заранее, поджидая вестников.
Посланные Габорном гонцы обогнали их на полпути между Шрусвейлом и Фелдонширом.
И когда они добрались до города, колокола там уже звонили тревогу. Весть о нападении опустошителей передавалась дальше.
Улицы были полны суетившихся людей. Ржали и фыркали лошади, прядая ушами и раздувая ноздри. Они чувствовали
Аверан решила, что Габорн уже разжег костры в лесу у Шрусвейла.
Жители Фелдоншира выбегали из своих домов и мастерских и вливались в поток беженцев, стремившихся на север, к мосту через реку Доннестгри.
Крестьяне, одетые в домотканые плащи с капюшонами, шли пешком, неся на спинах увязанные в простыни пожитки. Хуторяне ехали на телегах, где среди тюков выглядывала чумазые лица ребятишек. Промчался в коляске богатый купец со своим семейством, понукая лошадей и щелкая кнутом над головами тех, кто смел загораживать ему дорогу.
Обычные люди, без всяких даров, без сильных лошадей, они передвигались слишком медленно. И к тому же тратили время на сборы. Им надо было созвать гулявших где-то детей. Собрать самое ценное, запастись едой.
Далеко ли они могли убежать, сгибаясь под тяжестью своих узлов?
На мосту уже возник большой затор. А на берегах Доннестгри еще стояли лагерем тысячи раненых из Карриса. Целый городок палаток, где под присмотром лекарей лежали беспомощные люди. По всему берегу горели костры, и в котлах над ними не еда готовилась, а кипятились предназначенные для перевязок тряпки. На каждом кусте были развешаны лоскуты ткани и одежда.
Аверан никогда в жизни не встречала подобного лазарета под открытым небом. Из-за сушившегося повсюду тряпья, серого холста палаток, копоти, покрывавшей все и вся, он выглядел, как город, выстроенный из ветоши.
Почти никто из раненых не мог передвигаться самостоятельно, и переправить их куда-то было достаточно сложно. Лодки, на которых они приплыли, уже отправились обратно на север за новой партией.
Чтобы перенести их на руках, потребовался бы не один час. День, если не два и не три.
И они уже знали последние новости.
Болезненные стоны раненых перемежались мольбами: «Помогите! Помогите! Сжальтесь!», обращенными к потоку людей, которые спешили на другой берег.
Некоторые из последних сил вставали на ноги и ковыляли к мосту. Они ползли еле-еле, задерживая идущих сзади. И даже палки не могли себе найти для опоры, ибо каждый прутик на берегу реки был давным-давно подобран. У входа на мост стояли двое мужчин в ярко-красной форме городских стражников и просили каждого, кто подходил:
— Помогите раненым. Возьмите кого-нибудь и помогите перейти! Времени еще много!
Но все знали, что времени осталось мало.
Среди палаток суетились лекари, которым помогало несколько городских жителей. Они переносили раненых в телеги, выстроенные вереницей вдоль реки. Но брали они только детей и женщин, большинство же раненых вынуждено было оставаться здесь на произвол судьбы.
Аверан
Ей вспомнились слова Габорна. Накануне вечером он пытался объяснить ей, что люди сами приближают свою смерть, постепенно изнашиваются. Ей не хотелось в это верить. Но сейчас вдруг она поверила, хотя душа ее этого не принимала.
Они с Биннесманом скакали к залу собраний гильдии резчиков, и Аверан, глядя сверху вниз со спины своей белой кобылы, ощущала глубокую жалость к людям и свое одиночество.
«Я больше не похожа на них», — поняла она. На своей быстрой лошади она могла умчаться отсюда в любой момент. И не разделяла их страха, испытывая только жалость.
Давным-давно они с Брандом гуляли в поле за Башней Хаберд, и Бранд приподнял валявшуюся там в траве старую дверь. Под ней оказалась семейка мышей, которые заметались в панике, ослепленные солнцем.
Их там жило три поколения — мать, пятеро ее детей и еще шесть крошечных розовых мышат. Ни Аверан, ни Бранд не собирались причинять им вреда. Они только посмотрели секундочку, как мечутся мыши, и Бранд сразу же опустил дверь на место.
Примерно так чувствовала себя Аверан и сейчас — глядя свысока на суету жителей Фелдоншира. Но вильде от всех этих криков и беготни кругом нервничала. Взгляд ее настороженно метался по сторонам, и вздрагивала она то и дело, как загнанная в клетку дикая лисица.
Подъехав к залу собраний, Биннесман спешился и сказал:
— Присмотри за лошадьми, пока я поговорю с мастером Уоллаком.
Уоллак был не только гильдмастером резчиков Фелдоншира, Он был еще и мэром города и, хотя не имел даров, пользовался не меньшим уважением, чем какой-нибудь лорд.
Биннесман взял с собой вильде, чтобы та успокоилась немного вдали от уличного шума, и Аверан осталась одна с лошадьми.
Здание, в котором находился зал собраний гильдии резчиков, стояло в самом центре Фелдоншира. И являло собою прекрасный образец искусства своих хозяев. В нем было пять этажей, и сложено оно было из плит многоцветного камня, скрепленных известковым раствором. Высокие своды верхнего этажа поддерживали контрфорсы из древесины черного ореха, покрытые красивейшей резьбой. А вырезаны на них были сценки из жизни леса: медведи и олени в чащобах Дарквалда, стаи гусей над рекой Доннестгри.
Каждый фронтон, каждая дверь, каждый наличник и каждый ставень были просто чудом мастерства. Тема леса проходила сквозь все резные изображения. На фронтонах скакали по сосновым веткам прелестные белочки с пушистыми хвостами. На входной двери вырезана была дорога, ведущая в лес, камень на обочине, две прихорашивающиеся куропатки возле него. На галерее, обводившей здание по верхнему этажу, красовались деревянные фигуры знаменитых резчиков с инструментами в руках, занятых своей работой.
Резчики весьма заботились о внешнем виде здания. Все деревянные его части блестели так, словно их только на днях покрыли лаком. Скорее всего, так оно и было, поняла Аверан, поскольку близилась зима.