Рожденная чародейкой
Шрифт:
Эрин вычистила лошадь, дала ей сладкой дробленки. Им предстояла долгая изнуряющая дорога на север, к Флидсу, и дальше, в Южный Кроутен. Кто знает, где и когда удастся еще отдохнуть и покормить лошадей?
Ей хотелось поскорее отправиться в путь, хотя Эрин и опасалась, что ничем хорошим поездка не кончится. Отец Селинора — человек опасный. Он устроил заговор против Габорна и собирался каким-то образом доказать, что законной наследницей мистарриискри короны является Эрин. И девушка подозревала, что ей еще
За стенами конюшни все еще лил дождь. Запах его смешивался с приятным конским духом.
После битвы при Каррисе эти чистые запахи дождя, лошадей, лугов казались Эрин невероятно желанными. На душе тяжким грузом лежали воспоминания о сражении, разрушении, умирающих людях, и горечью жгла мысль, что Радж Ахтен, убийца ее отца, разгуливает на свободе.
Ей хотелось снова почувствовать себя чистой. Хотелось встать под этот осенний ливень и позволить ему омыть себя.
Весь этот вечер на постоялом дворе она то и дело замечала, что принц Селинор украдкой на нее посматривает. И по дороге сюда посматривал. Посматривал, когда она сидела перед догорающим очагом.
Он выиграл и выиграл честно, подумала она. Перед сражением он просил подарить ему ночь любви, если он спасет ей жизнь. Дурацкая манера ухаживать. Они были из разных стран, с совершенно разными обычаями. Как обращаться с женщиной из Флидса, он даже представления не имел. Поэтому она и не придала значения форме, в которой он высказал свою просьбу.
А жизнь он ей спас дважды, только слишком хорошо воспитан, чтобы напомнить об этом ей. Сам-то помнит, можно не сомневаться.
Селинор поправлял подкову на левой передней ноге своего коня. Но с ней не заговаривал.
Она поднялась на сеновал. Сено так и манило к себе, теплое, душистое. Крыша не протекала, на чердаке было сухо.
Подручный конюха наконец покончил с лошадьми королевских Умов, вычистил, задал корму и отправился домой. Они с Селинором остались одни.
Селинор закрепил подкову. Вышел в соседнюю каморку, собираясь смазать маслом седло и уздечку.
Эрин прихватила крепкий кожаный ремешок от упряжи и тихонько подкралась к нему.
Она накинула ремешок на шею Селинора. Почувствовав ее прикосновение, он застыл. А она прошептала:
— Пойдем.
— Что?
Она не ответила, только перекинула концы ремешка через плечо и потянула его за собой на сеновал.
— Куда мы идем? — спросил он, — и зачем эта штука?
— В древние времена, — сказала Эрин, — сестры-всадницы выбирали мужа точно так же, как выбирают жеребят. Брали на привязь и вели в загон. Теперь так редко кто поступает, но мне нравятся старые обычаи.
— Вы не должны этого делать, — сказал Селинор. — Вы ничего мне не должны. Я имею в виду… я сегодня спас вам жизнь дважды, но — на случай, если вы не считали, — вы спасли меня по меньшей мере столько же раз.
Эрин повернулась к нему.
— Так вы полагаете, мы в расчете? Спасение за спасение?
Селинор кивнул. Может быть, все, чего
— Дело в том, — прошептала Эрин, — что существует много способов спасти человека. — Она не могла найти слов, чтобы выразить свои чувства. Ужас сегодняшних событий, скорбь по отцу. — Я делаю это не для вас. Для нас.
Селинор посмотрел на нее задумчиво.
— И вы выйдете за меня замуж? Вот теперь, в разгар войны?
— В жизни случается всякое, в том числе и войны, — сказала Эрин.
Селинор погладил ее по голове, нагнулся, чтобы поцеловать. Но Эрин спрятала лицо у него на груди.
— Если вы меня не хотите, — сказала она, — так мужчина имеет право выскользнуть из аркана.
— А если я всем сердцем хочу сказать «да»? Каким образом мужчина женится на сестре-всаднице?
Она отстранилась и потянула его за кожаный ремешок вверх, на сеновал, где было такое сухое и теплое сено.
ГЛАВА 6
УТРАЧЕННАЯ ЛЮБОВЬ
Помни о хорошем и забывай о плохом.
— Позволь познакомить тебя с моим отцом, — услышала Миррима и на мгновение подумала, что Боринсон, наверно, сошел с ума. — Роланд. Его зовут Роланд.
При неверном свете фонаря, который держала девочка, Миррима присмотрелась к покойнику. Тот действительно был очень похож на Боринсона, только много моложе. Он лежал на земле, глядя в небо. Кровь покрывала всю его тунику, хотя перевязано было одно плечо. Девочка вытирала слезы рукавом. С неба сыпалась холодная изморось.
— Это твой отец? — спросила Миррима.
— Он был Посвященным, — сказал Боринсон. — Отдал свой метаболизм дому Ордина. Больше двадцати лет он проспал в Голубой Башне. И проснулся неделю назад. Я… никогда его не видел.
Миррима кивнула, не в силах говорить от переполнивших ее чувств. Оказывается, Боринсон никогда не видел своего отца?
Голос у него был холодным, напряженным и невыразительным.
— Удивительно, что можно скорбеть о смерти того, кого совсем не знал. Мать ненавидела меня с детства. И я мечтал, бывало, как отец проснется и узнает, что у него есть сын. Мечтал, что он спасет меня от матери. Он и вправду собирался повидаться с мной. Но я его уже не спасу. Что сделаешь…
О мистаррийских рыцарях говорили, что они тверже камня. Что они легко принимают боль и смерть. О Боринсоне говорили, что смех его во время сражения заставляет трепетать даже самых сильных врагов. Он едва ли сознавал сейчас собственную муку, но Миррима понимала, что сердце его разрывается на части.
Она вспомнила, как мать однажды сказала ей, что, когда сильный человек вдруг признается в своем страдании, он делает это потому, что не может выносить его более и хочет разделить с кем-нибудь боль.