Рожденная огнем
Шрифт:
Мы стояли так несколько долгих мгновений, лицом к лицу. Иллюзия моей сестры вглядывалась сквозь меня в улицу, пытаясь отыскать нечто неизвестное, а я всматривалась в ее лицо, точнее, наслаждалась тем, что вижу ее во всех подробностях, пусть это всего лишь иллюзия, но зато идеальная копия, и… Господи, как мне ее не хватает!
До сих пор.
Тринадцать месяцев прошло, а глубокая горькая рана все так же кровоточит и буквально горит, как будто на нее насыпали соли. Некоторые люди – не терявшие того, кого любили без всяких условностей и даже больше, чем себя, – считают, что года достаточно, чтобы справиться с травмой после смерти любимых, а
Да пошли вы! Недостаточно.
Через год рана даже не затянулась. Не помогло и то, что огромные периоды жизни прошли в стране Фей или в бездумном секс-ступоре, когда мне не хватало ума на то, чтобы справиться с горем. На это необходимо время, нужно суметь заставить свой мозг прекратить прокручивать воспоминания. Мы вцепляемся в болезненные воспоминания, как в горсть драгоценных лезвий. Можно снова влюбиться, большинство людей так и делают, – но сестру не заменит никто и никогда. И уже ничего не исправить. Так что извиняйтесь за свои проступки, за то, что вовремя не успели сделать, пока еще не стало слишком поздно.
Мне хотелось обнять эту иллюзию, прижать к себе. Услышать, как она смеется, называет меня по имени, говорит, что с ней все в порядке там, куда уходят все мертвые. Что она познала радость. Что не застряла в каком-то чистилище.
Или где-то похуже.
Один только взгляд на копию Алины пробудил всю боль, всю ярость и жажду мести, что жила в моем сердце. К несчастью, мою ненависть не на кого было направить, кроме старухи, которую я уже убила, и печальной запутанности девочки, которую любила.
Не это ли причина, по которой Книга так поступает? Ослабив меня невидимостью и чувством собственной неважности, она решила провернуть нож в ране, показав мне, что я могла бы вернуть, согласившись сотрудничать с ней? Не сработает, я перестану быть собой и стану чистым злом, когда получу сестру обратно.
– Да пошла ты, – прорычала я Книге.
Я рванулась вперед, чтобы пройти сквозь иллюзию, но со всего маху врезалась в плотное тело, отскочила прямо на клумбу и начала падать на спину, отчаянно размахивая руками. Кое-как изогнувшись в падении и сумев перевернуться, я на четвереньках рухнула в лужу, и зонт выскочил у меня из рук.
Я дернулась, оглядываясь через плечо. Я забыла, насколько хороша Книга в иллюзиях. Столкновение с телом ощущалось как вполне реальное. С теплым, дышащим телом, которое можно обнять. Когда-то я играла в волейбол и пила «Коронас» [8] на пляже с иллюзией моей сестры, которая казалась столь же реальной. Но больше я на этот трюк не попадусь.
Иллюзия поднялась с тротуара, отряхнула джинсы, прищурилась и помассировала висок, словно у нее внезапно заболела голова. Вид у нее был потрясенный: она оглядывала пространство вокруг, словно пытаясь понять, что же произошло. В нее врезался кто-то из скрытых чарами Фей?
8
Красное сухое вино «Коронас» с 1907 года производится в Испании винодельческой фабрикой Torres. (Примеч. ред.)
Так. Теперь я начала читать иллюзорные мысли иллюзорного мозга моей иллюзорной сестры.
Оставалось только одно: убираться отсюда, пока я еще сильнее не втянулась в обман и пока Книга не получила возможность использовать против меня еще
Сцепив зубы, я вытащила себя из лужи и поднялась на ноги. Мой зонт исчез под ногами прохожих. Я оскалилась, рывком отводя взгляд от того, что, как я отлично знала, не являлось моей сестрой, и зашагала, не оборачиваясь, прочь от Темпл-Бар, в дождь и туман.
В конце квартала, над фейским туманом, на четыре… нет, сегодня на пять этажей возвышалось здание «Книг и сувениров Бэрронса», ярко освещенный бастион полированного вишневого дерева, известняка, антикварных витражей и элегантности Старого Мира. Прожекторы на крыше отсекали тьму по периметру, газовые фонари мягко светились через каждые двадцать футов по обе стороны мощеной улицы, а Темная Зона за ними оставалась все такой же мрачной, покинутой, неосвещенной. В вишнево-известняковом алькове покачивался на ветру фигурный фонарь, в том же темпе, что и вывеска на полированном шесте, где красовалось название, которое я сама восстановила, вместо того чтобы сменить его на свое. «Книги и сувениры Бэрронса» – это звучало в моем сердце, так я и буду называть магазин.
Завернув за угол и увидев книжный магазин – высокий, сильный, вечный, как и владевший им мужчина, – я чуть не расплакалась. Я была счастлива снова его видеть. Боялась, что однажды загляну за угол – и не найду здания. Я ненавидела свое чувство любви к нему – все, что мы любим, у нас могут забрать.
Никогда не забуду, как в ночь Хеллоуина смотрела с колокольни на город и вдруг прожекторы погасли. Тогда полностью пропало электричество, город погрузился во тьму – моргнул, как умирающий, в последний раз открывший глаза, – и я наблюдала, как мой любимый дом становится частью Темной Зоны. Ощущалось это так, словно часть моей души ампутируют. Всякий раз, когда Бэрронс устраивал разгром в магазине – вначале, когда я на месяц исчезла с В’лейном, потом когда убила Бэрронса и он решил, что я трахаюсь с Дэрроком, – я не находила себе места, пока не приводила все в порядок. Я не могла видеть мой дом в руинах.
Господи, что-то я сегодня не в настроении. Невидимая, одинокая, с призраками, которые меня преследуют (но хотя бы не сидят больше на крыше!), я не могла отправиться убивать Фей. «Синсар Дабх» не провоцировала меня, а бездействие и отсутствие цели всегда были моей ахиллесовой пятой.
Глазурью на ядовитом тортике стала иллюзия моей мертвой сестры, и больше всего на свете мне хотелось засадить этим тортом в потолок и уйти прочь. К несчастью, куда бы я ни пошла, я окажусь в том же месте, откуда сбежала. И с того же торта будет капать крем на мою голову. Потому что сбежать я хотела от самой себя.
Встреча с иллюзией Алины потрясла меня до глубины души. У меня был секрет, о котором я никому не говорила, который закопала так глубоко, что даже себе не признавалась, пока меня внезапно, как сегодня, не тыкали в него носом. Видение подошло к нему слишком близко, раскрыло во всей ужасной правде, вывернуло мой мозг так, что едва не свело с ума. Быть видимой – как доказательство моей проблемы. Или нет. Или может быть.
Присяжных все еще не было. В этом и состояла суть проблемы: мои присяжные – та часть меня, которая выносила суждения и определяла решения, – находились в длительном отпуске. Гораздо дольше, чем я пробыла невидимкой. С той ночи, как мы отнесли «Синсар Дабх» в аббатство, чтобы заново запечатать. С той ночи я не была самой собой. И не знаю, стану ли когда-нибудь снова.