Рожденная в огне
Шрифт:
У нее была стройная гибкая фигура, движения отличались сдержанностью, спокойствием. Если бы у семьи имелись деньги и другие возможности, Брианна, вероятно, могла бы стать танцовщицей. Густые волосы, золотистые, с розоватым отливом, были аккуратно собраны сзади, белый передник оттенял простое черное платье.
У Мегги, в отличие от нее, волосы в беспорядке спадали на лицо; юбку, что была на ней, она забыла выгладить, свитер требовал вмешательства иголки.
– Вряд ли завтра погода улучшится. Брианна неподвижно стояла с тарелкой, которую
– Ты права. Но люди все равно придут. Как и сегодня.
– После церкви нужно их снова позвать. Так много еды осталось. Не знаю, что будем с ней делать, если…
Голос Брианны словно растаял в тишине комнаты.
– Когда-нибудь она выйдет сюда? Вопрос Мегги прозвучал неожиданно резко. Сестра замерла на мгновение, потом продолжила медленно расставлять посуду.
– Она неважно себя чувствует.
– О Господи, перестань! У нее умер муж, и все, кто его знал, пришли в дом. А она даже не может притвориться, что для нее это что-то значит.
– Для нее это значит…
Голос Брианны окреп. Но она не хотела вступать в спор сейчас, когда в сердце у нее словно появилась болезненная опухоль.
– Не забывай, – уже тише добавила она, – они прожили больше двадцати лет.
– И что из этого? Почему ты ее защищаешь? Даже теперь.
Брианна так стиснула тарелку, которую держала в руке, что испугалась, как бы та не раскололась пополам. Но голос оставался спокойным и сдержанным.
– Я никого не защищаю, а говорю то, что есть. Можем мы сохранить выдержку, хотя бы до того времени, как положим его в могилу? Может в доме быть мир?
– Здесь никогда не было мира! – сухо прозвучали слова от двери.
Там стояла Мейв, их мать. На лице у нее не было следов слез, взгляд оставался холодным, жестким, в нем не читалось прощения.
– Он сделал все для этого, – продолжала она. – И когда жил, и теперь, когда его нет. Даже мертвый, он превращает мою жизнь в муку.
– Не говори так о нем! – Ярость, которую Мегги сдерживала в течение всего дня, прорвалась наружу, как камень, с треском разбивающий стекло. Она вскочила со стула, испуганный щенок, упавший с ее колен, побежал искать укрытие. – Не смей говорить о нем плохо!
– Я говорю так, как хочу. – Руки Мейв вцепились в платок, наброшенный на плечи, подтянули его ближе к горлу. Шерсть царапала кожу, ей всегда хотелось носить шелковый платок. – Он ничего не принес мне, кроме горестей, пока жил. А сейчас еще больше.
– У тебя в глазах не видно ни слезинки.
– И не увидишь. Я прожила жизнь, не фальшивя, и перед лицом смерти тоже не стану лицемерить. А он попадет в ад за все, что причинил мне. – Голубые глаза, в которых скопилась такая немыслимая горечь, попеременно смотрели на дочерей. – И так же, как Бог не простит его, не прощу его и я.
– Откуда ты знаешь, что думает Бог? – спросила Мегги с вызовом. – Считаешь, твои молитвенники и четки дают тебе право читать Его мысли?
– Не
– Я тоже говорю что хочу, – с натянутой улыбкой парировала Мегги словами, услышанными только что от матери. – И вот что еще скажу тебе: Том Конкеннан не нуждается в твоем прощении. Он как-нибудь обойдется без него.
– Хватит! – Вся дрожа, Брианна положила на плечо сестры твердую руку и глубоко втянула в себя воздух, прежде чем продолжить. – Я уже говорила, мама, что передаю дом тебе, так что ни о чем не беспокойся. Он твой.
Голос ее прозвучал ровно и деловито.
– О чем ты? – недоуменно спросила Мегги у сестры. – Что насчет дома?
– Ты же слышала, когда читали завещание.
– Я ничего не помню. Адвокат что-то говорил, я не обращала внимания.
– Он оставил его ей! – злобно выкрикнула мать, тыча грозящим пальцем в сторону Брианны. – Весь дом – ей. Все эти годы я страдала здесь, приносила себя в жертву, а он даже дом отобрал у меня…
– Что ж, думаю, теперь она успокоится, после того, как узнала, что у нее будет крыша над головой и ей можно жить тут, ничего не делая, как и раньше.
Эти слова Мегги произнесла, когда мать уже вышла из комнаты. Слова жестокие, но по-своему справедливые, подумала Брианна, и, по крайней мере, можно будет рассчитывать на какой-то мир. Худой мир, который лучше доброй ссоры.
– Я буду вести дом, и мать останется со мной, – повторила она непреклонно. – Буду о ней заботиться.
– Святая Брианна, – пробормотала Мегги, но злости в голосе не было. Ни злости, ни насмешки. – Я разделю с тобой эту ношу.
А моя новая печь для стекла теперь подождет, решила она. И, если Макгиннес не перестанет покупать у меня работы, я смогу содержать мастерскую и помогать Брианне и матери.
– Я тут думала… – снова заговорила Брианна. – Недавно мы обсуждали с па, и я теперь…
– О чем ты? – нетерпеливо спросила Мегги. – Говори толком.
– Это еще надо уточнить, я понимаю… У меня немного осталось от того, что дал дедушка… Но над нами висит долг, ты знаешь…
– Я выплачу его.
– Нет, так не пойдет.
– Вполне пойдет. – Мегги встала, чтобы взять чайник. – Отец сделал закладную на этот дом, чтобы отправить меня в Венецию, так? За что мать пилила его все три года, которые я там училась. Теперь я должна расплатиться и выкупить закладную.
– Дом отошел ко мне, – возразила Брианна, – значит, и платить должна я!
Тон у Брианны был достаточно мягкий, но Мегги хорошо знала, что сестра может быть упрямой, как мул.
– Хорошо, – устало сказала она, – не будем вступать в бесконечные споры. Заплатим вместе. Если не хочешь, чтобы я сделала это ради тебя, Бри, позволь сделать ради него. Мне это необходимо.
– Ладно. Решено… Спасибо. Брианна взяла из рук сестры чашку с чаем, которую та налила ей.
– О чем ты еще думаешь в связи с домом?