Рожденная водой
Шрифт:
– Но этот медальон нашли при мне, когда я маленькой провалилась в полынью. Так мне говорила Керри. И это же было написано на конверте, где он лежал.
– В день, когда Роб утонул, медальон был на шее твоей мамы. Наверное, в воде цепочка расстегнулась. – Отец умолкает, запускает пальцы в волосы, словно хочет выдавить из головы тяжелые мысли. – Ник, я больше не могу тебе врать… Роб забрал у нее медальон, сорвал в воде. Потом уронил, когда… когда тонул.
– Они с мамой дрались?
– Нет. Он был зол на нее. Говорил гадости, несколько
Сейчас отец не врет. И у меня нет иного выбора, как сказать ему правду.
– Роб говорил, это было убийство.
Отец выпрямляется и поворачивается ко мне:
– Он тебе наврал, Ник. Это был несчастный случай. Мы с ним дрались, но убивать его я не собирался. Просто хотел, чтобы он не издевался над Нейшей. Потом проводили расследование. Роб запутался в водорослях и не смог выплыть.
– Он в это не верил. Столько лет выжидал, чтобы отомстить вам с мамой. Я ведь ничего не знала, когда впервые его увидела. Он мне помог. Я подумала… решила, что он мне друг.
Мои слова не сразу доходят до отца. А когда доходят, он бледнеет.
– Я столько лет старался уберечь тебя. Постоянно думал о твоей безопасности. Когда ты захотела плавать, я испугался. Сразу подумал, что он может проникнуть в бассейн.
– Но когда я впервые увидела его, я не знала… не подозревала, что он мой…
Кто же он мне на самом деле? Дядя? Отец?
– А потом мы с Милтоном стали раскапывать информацию. Я нашла свое свидетельство о рождении с вашими настоящими именами. Милтон разыскал все твои сообщения на форуме и статью о гибели Роба. У нас оказались отдельные куски головоломки. Но я и сейчас не знаю, как сложить их в общую картину…
– Он мог бы в любое время тебя забрать…
– Но ведь не забрал. Я же сказала, сначала он вел себя как друг…
– …и в это же время убивал других девочек. Твоих ровесниц.
– Да. Ты прав. Все утонувшие – его жертвы.
Мною до сих пор владеет ужас. Роб. Серийный убийца. Мой друг. Мой дядя. Или… мой отец?
– Это моя вина.
– Нет, Ник. Убийства начались раньше, чем он добрался до тебя. Так поступают все мучители, насильники, убийцы, маньяки: заставляют жертву думать, будто это она их спровоцировала. Вроде сама же и виновата. Они врут. Жертвам. Себе.
– Как думаешь: все закончилось? Это вообще когда-нибудь закончится?
– А ты по-прежнему его видишь?
– Нет. После того… Может, я говорю глупости, но мне кажется, что мама его остановила. Когда я в последний раз видела ее под водой, она была очень… сильной. Пап, как мне ее не хватает. Привыкнуть не могу к тому, что больше не увижу ее.
– Мама и сейчас с тобой. И со мной. Она навсегда останется с нами. Мы ее любили, а она любила нас. Любовь не может исчезнуть.
Мне очень хочется верить отцовским словам. Хочется, чтобы смерть человека не обрывала полностью связи с ним. Но сейчас у меня совсем другие ощущения. Каждую секунду я остро чувствую мамино отсутствие. Пустоту
– Медальон, – напоминает отец. – Ты не против, если мы вернем его Айрис?
– Я согласна. Даже хочу этого.
Беремся за руки и идем к могиле супругов Хеммингс.
– Но как мы это сделаем? – спохватываюсь я. – Нельзя же просто положить медальон на могилу. Кто-нибудь его заберет.
– Я все продумал.
Отец лезет в рюкзак и достает садовую лопатку.
– Пап, ты даешь! Надо же, какой ты у меня предусмотрительный.
– Это еще не все.
Он достает бумажный мешок, полный крепеньких коричневых кругляшей, похожих на луковицы.
– Ты что, собрался сажать лук? На могиле?
– Глупенькая, это не те луковицы. Это нарциссы. Весной они расцветут.
Мы встаем по обе стороны травяного прямоугольника. Невдалеке от надгробного камня отец выкапывает небольшую траншею. Медальон я кладу посередине, но тут же снова беру его в руки.
– Там остались фотографии. Надо их вынуть.
Ногтем открываю створки медальона, вынимаю рамочки и вытаскиваю из них снимки. Что с ними делать – не знаю и пока просто запихиваю в карман.
– Правильно, – кивает отец и вдруг добавляет: – Я знаю, и ты знаешь.
– О чем? – спрашиваю я, защелкивая створки.
– Я знаю об этих снимках. Я знаю, что твоим отцом был Роб.
Теперь мой черед стоять с разинутым ртом.
– Серьезно? И давно тебе это известно?
– Всегда знал. С тех пор, как твоя мама сказала, что беременна.
– Ты… знал.
– Это ничуть не изменило моего отношения к твоей маме. Я любил ее и верил, что полюблю ее ребенка. Так оно и случилось. Я тебя люблю и всегда буду любить.
Отец не улыбается. После озера я не видела его улыбающимся. Он предельно серьезен, но в его лице столько нежности, что мне хочется его обнять. Не сейчас. Сейчас нас разделяют полметра земли, в которой покоятся останки незнакомых мне стариков. Я это сделаю потом, не на кладбище.
– И для меня ничего не изменилось. Ты всегда был и будешь моим отцом.
Он не улыбается, но выражение лица слегка меняется. Проскальзывает тень улыбки.
– Ну что, украсим могилу Айрис и Гарри?
Я киваю.
Снова опускаю медальон в землю, потом высаживаю луковицы нарциссов. Закончив, уступаю место отцу. Он тщательно присыпает их землей, разравнивает, пока среди травы не остается узкая аккуратная полоска.
– Я хочу, чтобы и у мамы росли цветы, – говорю я.
На следующий день спасатели извлекли ее тело. Нам объяснили, что маму затянуло в карстовую воронку.
– Обязательно. Только не здесь. Дома, чтобы мы в любое время могли к ней прийти. Скоро они должны закончить… вскрытие, экспертизу. Тогда я и подумаю, где и как ее похоронить. Мы можем положить рядом и пепел Мисти.