Рожденные на улице Мопра
Шрифт:
Торжественные приемы, чопорные рауты, официозы разных светских уровней Павел Ворончихин не любил. Разряженные люди в гражданском ассоциировались у него с театром, а он и театра не любил и не понимал, зачем кривляются люди на сцене, истерично орут. Здесь, в величественном Георгиевском зале, в парадной генеральской форме, с колодками наград на мундире, он чувствовал себя скованно среди одряблых поэтесс, носатых режиссеров, волосатых музыкантов, надушенных киноактрис, разве что несколько седых сутулых «засекреченных» стариков ученых были ему симпатичны и шапочно знакомы.
Пышных застолий с творческими представителями он тоже чурался,
Все ждали президента. Путин имел слабость — припаздывать.
Пожалуй, всякий русский человек — от пахаря в домотканых портках до князя в сюртуке с аксельбантами — во все века вёл мысленный, сурово-осудительный или просительный диалог с русским Царем. «Как же так-то, батюшка?» — мысленно взывали многотысячные уста из века в век. Слышали ли Государи эти зовы? Вряд ли…
Человек, облеченный высоким воинским чином, вёл этот заочный односторонний диалог с Царем неизменно, порой обреченно, этот диалог мог быть продолжением диалога очного. Генерал Ворончихин часто ненапрямую, а мысленно, разговаривал с президентом, Верховным Главнокомандующим Путиным. Он спрашивал, допытывался, пробовал понять его логику в принятии решений. Часто эту логику он не постигал до истоков.
Когда Путин говорил о том, что Борис Ельцин брал ответственность на себя, о молодой демократии, о борьбе с коррупцией, Павел нервничал:
«О какой ответственности Ельцина вы говорите, Владимир Владимирович? Вот Николай Второй понес ответственность за свои поступки. Если б он знал, что ему и его семье большевики снимут голову, то и вел бы себя по-другому… А у вашего чиновного племени какая ответственность? Что, ельцинская семья стала хуже кушать? Юбилей Ельцина в Георгиевском зале закатили — народу в душу харкнули… Чего вы боитесь, Владимир Владимирович, теперь-то, когда на втором сроке вся власть в ваших руках? Страна с колен так и не поднялась. Отдать долги по зарплате после Ельцина — это не есть победа политика. Пожар лишь пригасили. А строить когда? С кем?»
«Демократия молода? — мысленно спрашивал Павел у президента. — Да она уж давно не девственница! Ее с восемьдесят пятого года Горбачев пользует. Ваша демократия уже не годится в шлюхи, которых долговязый олигарх-сутенер доставляет в Куршевель… Россия-то взад откатилась на двадцать лет. Не слишком ли велики жертвы ради пресловутой демократии и сутенеров?»
«Какая борьба с коррупцией, Владимир Владимирович? Побойтесь Бога! — возмущался мысленно Павел. — Созвать в Кремль миллиардеров, взяточников, подхалимов. Пригласить карманную партию чиновников. Прочитать им послание по борьбе с коррупцией. Это борьба? Послушайте, как они в ладошки вам хлопают…»
Со временем укорительные пассажи в адрес Путина теряли у Павла Ворончихина азарт: «Нельзя требовать от ворона журавлиного полета. Путин сам определил себе роль — «менеджер»…
— Здорово, элита! — услышал куражный голос Павел.
Рядом с ним в кресло плюхнулся Игорь Машкин. Раскованный, веселый и вроде как хмельной.
— Какая я тебе элита? — возмутился Павел. — Я не из тех, кто простого русского человека быдлом считает.
— Паша,
— Чем тебя награждают? Орденом «За заслуги»? — спросил Павел. — Значит, примерный ты депутат.
— Лучше не бывает! — подхватил Машкин. — Наши политики, депутаты разные, от народа морды воротят. Я в Вятск приеду — у меня километр людей в приемную стоит. Я всем помогаю. В крайнем случае, денег дам на бутылку. Ни у кого больше ты такого не увидишь!
В зале объявили:
— Президент Российской Федерации…
Из боковых дверей на подиум вышел Владимир Путин. Все встали. Путин был подобран, улыбчив, видать, в добром расположении духа. На втором президентском сроке он больше улыбался, был более раскрепощен, меньше старался чего-то доказывать, объяснять… Путин доброжелательно всем кивнул, попросил садиться. Казалось, он сразу заметил Павла во втором ряду, улыбнулся ему. Путин подошел к трибуне и, широко расставив ноги, как на борцовском поединке, заговорил.
Павел даже изумился на себя. Что ж он так нападает на этого человека, который тянет такой воз, как Россия! Этот воз испокон веку был непосилен для большинства государей. Тем более теперь, когда на прогнивший социализм налегла горбачевско-ельцинская разруха. В какой-то момент Павлу Ворончихину захотелось извиниться за свои крамольные оскорбительные мысли перед Путиным. Все мысленные разговоры с президентом показались ему мальчишеством, даже неуклюжим, неправедным оскорблением.
Павел разом окинул исторические шаги Владимира Путина, его радение по укреплению державы. Путин отстроил схему управления власти, «вычистил» Чечню, пресек сепаратизм, прищучил распоясавшихся ходорковских, огрызнулся на Запад. Чаша весов, на которой лежало благо путинского времени, перетягивала. Путин принял глобальную капиталистическую игру. Теперь, не сюсюкая, он предлагал принять эту игру каждому живущему в России. Каждый — за себя. Он никому не мешает. Преобразования его осторожны, выверены, никаких крайностей. Он понимает, что прыжком к всеобщему счастью и благоденствию не рвануть. Павел Ворончихин уважительно и верноподданно смотрел на Путина, улыбавшегося сейчас больше, чем обыкновенно, произносившего приятные слова поздравлений для награжденных.
Путин увенчивал орденами. Удостоенные деятели искусств держали короткое ответное слово: кто — с лакейской интонацией, а кто — нет. Военные от приветственных слов отказывались.
Объявили Павла. Он поднялся, подошел к президенту, доложился по форме высшему военачальнику. Путин взял с подушечки орден на красной ленте, повесил на шею Павла. Пожал руку, улыбнулся. Путин улыбался военным как-то иначе, строже и вместе с тем теплее, чем театрально-киношной богеме; богема, похоже, была ему чужда, не органична. Между Павлом и Путиным опять вспыхнул мысленный диалог.
«Я уважаю вас, Владимир Владимирович, как человека, спасшего страну и армию от развала, но… Может, в настоящий момент это неблагодарно, и все-таки… Простого русского человека вы унизили. Рублевка — это не позорное клеймо, это клеймо предательское…»
В глазах Путина, казалось, вспыхнул гнев, затем он чуть ехидно, зло ответил:
«На словах вы все мастера… Начальников полно, а всё на меня валите! А я вкалываю, как на галерах!»
Церемония закончилась. Награжденных пригласили на фуршет. Павел здесь задерживаться не собирался. Прежде чем проститься с Машкиным, спросил: