Рождённые на заказ

Ударцева Людмила Владиславовна

– Зачем?

– Чтобы тебе больно не было.

– Когда?

– Когда сексом занималась.

– А я откуда знала, что мне больно будет, если мне уже было первый раз больно в Нави?

– А в следующий раз?

– Больно.

– Вот я и спрашиваю, почему ничего не попробовала сделать, чтобы не было больно.

– А я тебе опять отвечаю, что не знала, что больно будет.

– Всё сдаюсь! Я как-то не так объясняю. Вот спишь ты с мужчиной, первый раз больно, второй раз больно, третий, но четвёртый раз у тебя мужик разве не спросил «Чё за фигня?»

–

А теперь я у тебя спрошу, чтобы до тебя дошло! Какой мужик?

– Твой мужик. Ты двоих детей вырастила, они у тебя без мужика образовались?

Судя по выражению лица, до неё всё-таки дошло, и она психанула по-настоящему.

– Так ты значит, моей жизнью интересовался?! Ты меня столько лет мучаешь, я всех родных схоронила, из друзей только Такрин и Модовейка остались, а тебе лишь бы я жива была! С Такрином говорить запретил, Модовейку твои звери в Навь отправили по твоему же указу. И ты хочешь доброго к тебе отношения?

Я замолчал, у меня все слова пропали, кое - как выдавил:

– Я не хотел, чтобы ты страдала.

– А я страдала, Миш. Когда родные болели, а я ещё помочь не умела, когда Дарёна с мужем в хате во сне угорели. Её мальчики у меня тогда жили, я их грамоте учила. Слава Ладе у них в жизни всё сложилось, а то не знаю, как бы я со всем этим справилась.

Теперь я ни то, что говорить, я дышать забыл. Она рассказывала мне о мальчишках, об их жизни, о том, как до сих пор за своей роднёй присматривает, кому помогает, кого ругает, кем для них представляется. Я выслушал её и, когда она замолчала, спросил, о чём думать не осмеливался и молчать не мог.

– И следующий раз больно не будет?

– Миш, ну откуда я знаю?
– потом опомнилась, я опять показал себя эгоистом, - Не будет! Клянусь, следующего раза не будет!

Ну, а я, как ошалелый бынька, только что глаза кровью не налились, готов был от восторга прыгать вокруг койки.

– Ага, щщщас, не будет! – чтобы теперь она не сделала, я ей всё простил на все века вперед. Мои мысли наполненные полным восторгом пролились на неё сотнями поцелуев, под градом ударов я не прекращал счастливо улыбаться. Нога под моей рукой инстинктивно согнулась в колене для защиты, я провёл ладонью от основания вниз и обратно, одаривая её живот лёгкими поцелуями вперемешку с восторженными словами:

– Моя желанная… самая красивая женщина на свете.
– В ответ Есения пробурчала, что я поглупел до состояния пещерного человека, отведавшего галлюциногенной комифоры. Я понял только, что не в том направлении двигаюсь и вернулся с поцелуями к её губам, впредь выпуская их лишь для волшебных моему слуху вздохов.

***

– Отдохни немного. Я отлучусь на пару часов, - попросил я Есению, перенеся её в свою спальню. – Я долго не появлялся на людях, ещё не хватало, заявится кто-нибудь с визитом. С Буйвола станется озаботиться, что не выхожу несколько дней из квартиры.

Я заглянул в департамент внешней политики, отчитал сотрудника за нерасторопность с доработкой моей приветственной речи на предстоящем саммите (словно

я действительно собрался ей следовать). Навёл шороху по всему уровню, убедился, что слухи обо мне дошли до градоначальника и, в предвкушении объятий женщины ждущей в моей спальне, вернулся, чтобы обнаружить пустую комнату.

Личный дангвей открыл проекцию всех комнат. Есения пряталась в углу гостиной за подлокотником дивана, поэтому я, пройдя мимо, её не заметил. Я хотел выйти, чтобы узнать правила её новой игры, когда заметил, что меня опередили.

Андрюшек вышел из своей спальни и не сразу увидел, что кто-то притаился в комнате, пока Есения не встала на ноги, зачарованно глядя на слабый свет индикаторов рабочих приборов, реагирующих на сигналы с оргпода Андрюшека.

– Прячешься? – спросил он, по-приятельски сочувствующе.

– Угу, - ответила Есения.

– От него?

– Угу, - снова подтвердила невольная заговорщица, но никак не ожидала, что на это скажет её новый знакомый.

– Да, с предками всегда не просто. Мои всё пытались воспитывать меня по правилам: «Сначала о хорошем: покажи, как ты его любишь, потом о плохом: дай понять, что тебе неприятно». В итоге ничего так меня не пугало, как вымучено улыбающиеся родители, потому, что после «мы тобой гордимся» начиналось: «Нам так трудно об этом говорить!».

Есения располагала к откровениям любого человека, поэтому я не удивился, что с ней Андрюшек заговорил о своей семье.

– Нет, Михаил мне не отец!
– догадка, что её за мою дочку приняли, вызвала в её душе взрыв несогласия, отразившийся в голосе.

– Да?
– Он задумался, не находясь что добавить и подбирая новые предположения. Она поняла, что одним из них было, не подкатить ли к новой воспитаннице Майкла!

– Он мой муж, - озвучила, как неизбежность, признавая меня тем, кем являлся, но не позволяя парню сформировать новые, неправильные выводы. Трёх слов, такой малости оказалось достаточно, я вдруг почувствовал, что вновь доволен жизнью.

– Здорово. Ты… Ой! Вы, это… не подумайте, что я обнаглел у Вас тут в гостях. Сразу и не догадаться, что Вы его жена.

– Почему?

– Ну, я думал вы младше меня, а он такой...

– Какой?

Он задумался, подбирая мне эпитет,

– Древний, что ли? Не современный, всезнающий. Такого ослушаться крайне непросто.

– Точно, - согласилась Есения, вздыхая в шутку.
– Сама каждый день пробую, совсем замаялась.

– А вы лучше бросайте это занятие. И скрывать что-нибудь от него бесполезно, всё равно выяснит.

Я спокойно бы послушал, о чём они болтали, но слышать её смех, вызванный не моими шутками, было слишком даже для «древнего», временно довольного жизнью.

– Уже познакомились? – Потянувшись словно спросонья в дверном проёме, я вышел к ним.

Андрюшек согласно кивнул, жена посмотрела с подозрением, не поверив, что я спал.
– Вот и хорошо. Завтра начнёте совместную подготовку к сдаче минимума CJT, - обратился я к обоим, обозначив свою главенствующую роль в нашем семействе (всё как я люблю).