Рожденный бежать
Шрифт:
Бег Марселино был столь необычен, что сразу в нем трудно было и разобраться. Ступни мелькали среди камней, ноги же оставались почти неподвижными. Глядя на его корпус выше талии, вы бы решили, что он скользит на коньках. С высоко поднятым подбородком и разлетающимися со лба черными волосами, он выглядел настоящей звездой атлетов с плаката. Я чувствовал себя так, словно открыл будущее американского бега за пятьсот лет до его появления. Талантливый паренек родился, чтобы его лицо красовалось на коробке с овсянкой.
— Да, я тебя понимаю, — сказал Анхель. — Это у него в крови. Его отец — великий чемпион.
Отец Марселино, Мануэль Луна, мог превзойти почти любого в продолжавшейся всю ночь
Для начала жители двух деревень собирались вместе и проводили ночь, заключая пари и распивая маисовую брагу, — к слову, брага эта способна свалить слона. На восходе солнца две команды встречались лицом к лицу, чтобы помериться силами. От каждой деревни выходило от трех до восьми бегунов. Они носились взад-вперед по длинному участку тропы, гоняя перед собой шар, совсем как игроки в соккер [12] в момент быстрого прорыва. Соревнование зачастую продолжалось сутки, а то и двое, о чем заключалась договоренность накануне вечером перед игрой, причем игрокам не разрешалось ни на минуту выходить за пределы зоны и снижать темп, чтобы таким образом дать себе отдохнуть. И при том, что по шару со всех сторон постоянно били рикошетом около тридцати двух быстро движущихся ног, игрокам приходилось постоянно стоять на «пуантах», когда они резко подпрыгивали, меняли направление движения и бежали зигзагом.
12
Футбол. Прим. ред.
— Мы говорим, что рарахипари — это игра жизни, — пояснил Анхель. — Вам никогда заранее не известно, насколько она будет тяжелой и когда закончится. Вы можете только приспособиться к ней, но не управлять ею.
И, добавил он, никто не справляется с трудностями в одиночку. Даже Мануэль Луна не способен выиграть без поддержки своей деревни. Друзья и семьи подкрепляют игроков, подавая им плошки с пиноли. С наступлением сумерек жители деревни зажигают палочки-акатэ, богатые живицей веточки сосны, и бегуны продолжают игру уже при таких источниках света. Чтобы выдержать подобное испытание, необходимо обладать всеми лучшими качествами тараумара: силой, терпением, способностью к сотрудничеству, преданностью и упорством, — но более всего надо любить бегать.
— А вон тот намерен стать таким же мастером, как и его отец! — Анхель кивнул в сторону Марселино. — Позволь я ему, он так и будет носиться без передыху весь день.
Едва Марселино достиг реки, он развернулся и послал крученый шарик шестилетнему карапузу, а тот потерял сандалию и изо всех сил пытался справиться со своим поясом. В течение нескольких упоительных минут малыш вел за собой команду со всем грузом ответственности за нее, подпрыгивая на одной босой ноге и вцепившись в юбку, чтобы не дать ей свалиться. Вот когда я начал постигать истинный дух рарахипари! Кривые тропинки и зигзагообразная дистанция привносят в игру бесконечное и мгновенное самоуравнивание сил. Шар рикошетировал от всего, словно отскакивал от ракетки для пинг-понга, позволяя малышам, бегавшим медленнее других, подхватывать его всякий раз, когда Марселино приходилось выуживать шар из трещин. Различия между игровыми полями сглаживаются, так что от каждого требуется полная отдача сил, никто не остается без дела.
Мальчишки и девчонки с шумом носились вверх и вниз по неровной тропе, но, кажется, никого не интересовало, кто победил: не было
Но в отличие от большинства игроков Марселино не сбавлял скорость. Не зная усталости, он взлетал на холмы так же легко, как сбегал с них. Его ноги двигались как ножницы, удивительно коротким, семенящим шагом, который не выглядел дерганым, а был плавным. Для мальчика-тараумара Марселино был высоковат, и на губах его была усмешка, выдававшая нервное возбуждение от игры, — такая же, какая всегда появлялась у Майкла Джордана, когда останавливаются часы. Во время преодоления его командой заключительного этапа дистанции Марселино запулил шарик в сторону крутого склона большой скалы, чтобы тот отлетел как «от борта» влево, рассчитал рикошет и сумел принять собственный пас, поймав шарик на лету и пробежав немалое расстояние за считаные секунды по каменистой тропинке.
Тыльной стороной томагавка Анхель ударил по железному бруску. Игра закончилась. Дети гуськом потянулись в школу. Те, кто постарше, несли дрова для школьного открытого очага. Кто-то отвечал на наши приветствия; многие же впервые услышали испанские слова, лишь когда пришли в школу учиться. Марселино, однако, вышел из строя и подошел к нам. Анхель уже рассказал ему, что мы затеяли.
— Счастливого пути, — сказал Марселино. — Кабальо Бланко — друг моего отца.
— Что он имеет в виду? — спросил я Сальвадора. — Что Кабальо — это легенда, которую знает его отец?
— Нет, — ответил мне Сальвадор. — Кабальо им друг.
— Кабальо Бланко — добрый друг твоего отца? — уточнил я.
— Да, — кивнул Марселино, прежде чем исчезнуть в дверях школы. — Этот мужик что надо!
Ладно, подумал я в тот же день ближе к вечеру. Возможно, Анхель и обманул бы нас, но у меня не было причин не доверять Факелу — так я прозвал Марселино. Анхель нам сообщил, что Кабальо скорее всего направляется в городок под названием Крил, однако нам надо спешить, чтобы догнать его.
Но в одном он меня точно не обманул. А понял я это, ощутив удивительную силу в ногах. Прямо перед началом нашего долгого восхождения прочь из каньона он дал мне помятую жестяную миску с чем-то таким, что, по его словам, наверняка поможет.
— И ты будешь таким же, — уверил он.
Я заглянул в миску. Она была до краев наполнена какой-то вязкой слизью, похожей на рисовый пудинг, но только без риса, с множеством пузырьков с черными точками. Я был почти уверен, что это плавали лягушачьи икринки с полувылупившимися лягушатами. В любом другом месте я бы подумал, что кто-то решил подурить, поскольку все это выглядело не слишком-то привлекательно. В лучшем случае это было нечто вроде какого-то сброженного корня, смешанного с речной водой, а значит, если, ощутив вкус этой бурды, я и устою на месте, то уж бактерия как пить дать свалит меня с ног.
— Колоссально, — восхитился я, озираясь в поисках кактуса, за который можно было бы вывалить эту жижу. — Что это?
— Искиате.
Звучит знакомо… И вдруг я вспомнил. Однажды неутомимый Лумхольц, пошатываясь от голода, забрел в дом тараумара в поисках пищи. Он прошел половину своей изнурительной экспедиции, а впереди неясно вырисовывалась гора, на которую ему предстояло взобраться в течение ночи. Лумхольц немилосердно устал и впал в отчаяние: на восхождение не осталось сил, а способа восстановить их он не видел.